Порция почувствовала, как страх леденит ее тело; немного придя в себя, она вздернула подбородок и произнесла:
– В вашем мире, возможно, мистер Саес. Но не в моем.
– Вы так считаете? – Он помедлил и добавил: – Вы и вправду столь невинны, какой кажетесь? А ведь мне сказали, что вы были помолвлены целых два года.
Он протянул руку, осторожно касаясь подушечками пальцев ее шеи, потом щеки. Порция слышала только оглушающее биение собственного сердца. Она хотела убежать, сделать хоть что-нибудь, но не могла пошевелиться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Он придвинулся ближе к Порции. В помещении, кроме них двоих, больше никого не было. Порция вдыхала его аромат – мужской запах, дорогой эксклюзивный лосьон после бритья. Она ощущала жар его тела, да и своего собственного тоже, потому что вся пылала.
– Не вздумайте...
Ее голос пресекся. Панический страх стиснул горло, лишая возможности говорить.
– Не вздумайте? Значит, вот как вы пытались обескуражить своего жениха? Мне сказали, что вы очень холодная женщина, Порция, холодная как лед. Но это неправда...
Пальцы Диего нежно прижали пульсирующую жилку на ее шее. Сердце девушки замерло и забилось с удвоенной силой, кровь бросилась ей в лицо. Порция стояла неподвижно, смотря прямо в глаза Диего, который все ближе и ближе наклонялся к ней.
Его губы медленно скользили по губам Порции, а рука крепко удерживала ее в неподвижности, не давая возможности выскользнуть и скрыться. Кровь барабанила в ушах, наполняя Порцию чувством восторга и желанием продлить это ощущение как можно дольше.
О, это был иной мир, иная вселенная! Еще никогда ни один мужчина не целовал ее так. Порции вообще прежде не нравилось целоваться – она проделывала это только потому, что полагала: от нее именно этого ждут, но всегда радовалась, когда поцелуй заканчивался.
Этот поцелуй был исполнен какой-то холодной страсти, стремления обладать ею, но нес в себе оттенок интимного удовольствия, намек на нечто такое, что каждая косточка в ее теле, казалось, расплавилась от предвкушения.
Внезапно Диего отпустил ее и оставил стоять так, ослепленную, растерянную, едва ли не шатающуюся на ногах.
– Вот идиоты! Как можно считать тебя холодной! – Какое-то время он пристально изучал ее лицо, потом с изумлением воскликнул: – Неужели ты всерьез решила, что сможешь спрятать свою красоту под этим чудовищным платьем? – Теперь он говорил тихо и так мягко, что дрожь пробежала по ее спине. – Сколько ты можешь спасаться бегством, Порция? – Его голос снова изменился, стал ровным, с тем неуловимым американским акцентом, который резал ее слух при первой встрече. – Что ж, это было забавно, но теперь... – Он взял ее под руку: – Нам пора возвращаться к остальным, а то наше столь длительное отсутствие породит сплетни.
Порция вдруг с ужасом осознала случившееся. Диего Саес целовал ее. Человек, олицетворявший все, что она ненавидела, человек, обращавшийся с женщинами как с дичью, которую нужно загнать и получить за это охотничий кубок. Со сжавшимся сердцем Порция шагала рядом с Диего Саесом, возвращаясь в зал. Она дышала с трудом, думая только о том, как бы совладать со своими чувствами, чтобы вести себя непринужденно. Однако эмоции продолжали обуревать ее: Саес просто полакомился ею, точно она была спелым плодом, аппетитным персиком на рыночном прилавке! Однако еще большим оскорблением было то, что она при этом растаяла в сладостной неге, что упоительная слабость все еще эхом звучала в ней. А следом, перекрывая все прочие переживания, к ней снова подкатил панический страх. Чувство опасности было таким осязаемым, таким сильным, что она ужаснулась.
Диего сильнее сжал ее локоть, когда они медленно проходили по залу, то и дело, останавливаясь, чтобы перекинуться парой любезностей со знакомыми. И вскоре, как ни занята была Порция своими ощущениями, она поняла: люди глазеют на нее – кто явно, кто украдкой, кто мельком, кто пристально. Все заметили ее присутствие подле Диего Caeca.
Так значит, он все же получил, чего добивался! Но она должна заставить его понять, что, сколько бы красивых и знаменитых женщин ни побывало в его постели, она не присоединится к их числу.
А Диего Саес тем временем спокойно стоял рядом, держа ее под руку. Порция чувствовала себя как рабыня, которую торжествующий римский полководец включил в свое триумфальное шествие. Она продолжала улыбаться, машинально произносила обычные учтивые слова и при этом не могла избавиться от мерцавшего в ней жара, разбуженного руками и губами этого человека.
Конечно, Порция старалась игнорировать реакцию окружающих, призывала на помощь все свое самообладание, надеялась продержаться до конца.