Все равно ведь отбросы и имеют долг перед Империей. Пусть хоть как-то отрабатывают. В городах и своих трущобников хватает, девать некуда. Вот и отправляют в приграничные крепости, где людей постоянно недобор. Так дешевле. Дохнет по первости много, да кто их считает?
— Подожди, а как же мы с Канем? Почему стали воинами, а не рабами? — Недоуменно спросил он.
— Кань пошел вместе с семьей. Его отец и брат подходили в новобранцы, вот их троих и сунули вместе. Тем более, ему ведь не восемь лет и не десять. Обычно земляков, родственников или, там, друзей, стараются не разделять. Так больше шансов выжить, — Ухмылка Камея становилась все больше и больше. По скромному мнению попаданца — и вовсе просила кирпича. Или хотя бы кнута поперек хребтины. Но он не стал высказывать свое недовольство.
— Какой ты довольный. Смотри, чтоб рожа от улыбки не треснула, — Проявил он беспокойство о судьбе сокомандника. Тот обидно заржал и совсем не оценил чужую заботу.
— Если ты хочешь спросить, почему взяли тебя, сиротинушку безвестную, то я вообще не понимаю. Самому охота узнать, как ты прибился к боевому отряду, а не получил ошейник после входа в крепость.
Зато Саргон начал понимать и похолодел от своих догадок. По прибытии в Форт, он, сам того не зная, воспользовался сопутствующей каравану неразберихой и откровенно наплевательским отношением погонщиков. Если вкратце, то просто взял и пристроился следом за взрослыми, так как изначально плелся в другой линии каравана. Все шли, ну и он пошел. Стадный инстинкт во всей своей красе. Роль сыграло очередное недопонимание с его стороны. Если бы не тупость в местных реалиях и полный игнор со стороны охранников, стоять бы попаданцу в шеренге рабов. Или не стоять — при банальном невезении.
"Вот даже не знаю, считать это огромной удачей или наоборот? С одной стороны, все со мной сейчас в порядке. Перспективы развития есть, какой-никакой авторитет тоже поднял. С другой стороны — попал бы куда-нибудь в раба — оставалось бы больше времени для саморазвития (опять же при везении с хозяином или отрядом), смог бы быстрее и равномернее культивировать. Ну, не быстрее конечно, но безопаснее точно! А, чего сейчас об этом думать. Хорошо, там где нас нет".
— М-да. Нечестно как-то получается. Нас ведь через год обещают выпустить и даже наградить, а этих что? Просто прислуживать, пока не сдохнут?
— Могут выкупить долг у государства, — Пожал плечами бывший бандит, — Там, вроде, невеликие деньги. А еще — эти заморыши могут стать культиваторами. Тогда любого раба освобождают немедленно и списывают все долги, — Под конец Камей не выдержал, хрюкнул и откровенно заржал. Явно оценивал перспективу такого карьерного роста невысоко. Однако здоровяк быстро перестал ржать. Саргон не смеялся, Юншэн тыкал палкой в промерзлые дыры в земле, откуда жужжала какая-то дрянь, а элами всеми силами пыталась казаться как можно более незаметной.
— Интересный закон, — Пробормотал попаданец.
— Да-да, интересный. Лучше скажи, ты скидываться будешь или как?
— Скидываться? — Недоуменно переспросил Саргон.
— Да. На выпивку.
— Добавлю, если тебе немного не хватит, но пить не буду! — Твердо ответил он.
Камея такой ответ не устроил. Тот непременно хотел найти себе собутыльника и пришлось отвлекать его рассказом. Почему бы и нет? Вялые эксперименты со всякой фигней вроде сказок, прошли на ура. Слушали развесив уши. Как и его стебную болтовню о приключениях в перекрестке теней. Однако сейчас простая сказка или глупенький рассказ на отстань не годился, нужно что-нибудь посильнее.
Вот только Саргону было лень придумывать или вспоминать что-то действительно серьезное, сложное или долгое, поэтому он решил кратко пересказать Белого Бима Черное Ухо. Слезливую историю о собаке, которая зачахла без своего хозяина. Эдакий советский Хатико за несколько десятков лет до выхода самого японского фильма. Только здесь пес пал жертвой предательства соседки и умер в приюте, так и не дождавшись своего хозяина.
"Почему бы и нет?", — Думал Саргон, попутно описывая в пасторальных тонах бытие хозяина и его собаки. Пришлось сделать главного героя аристократом, а завистника — презренным купцом, которому законом запрещено иметь собак.
"Это ведь тоже, своего рода, когнитивная тренировка. Тут тебе и память, и красноречие, и импровизация, и актерское мастерство. Все в одном флаконе. Попробуйте сами пересказать даже только что прочитанную повесть вслух. Да еще не сбиваясь и без нудных повторений. Та еще задачка для мозга.
А сама история, кстати, хорошо перекликается с ужасным бытием рабов. Глядишь, у кого-нибудь и щелкнет в голове, что нельзя так обращаться с зависимыми от тебя существами. Ведь культура идет в том числе и от этого. Прочитал человек Войну и Мир в детстве, и, вместо сценария: "купил-выпил-в тюрьму", стал честным тружеником. Главное, Бодлера аборигенам не переводить. А то мертвечина в головах и мертвечина вокруг создадут слишком ядреный коктейль. С ума посходят или трупы кушать начнут".
Тем временем, в его рассказе наметился главный нерв: аристократа ранили на поле боя, собака отправилась на поиски и набрела на раненого солдата, который ее пинал и гнал, но потом заплакал, и, будучи на последнем издыхании, благодарил за компанию. Затем ее нашел лесник, который стал выхаживать несчастное животное. Однако на охоту приехал тот самый завистливый купец, который и выпустил ее из поместья соседа. Он забрал собаку, стал всячески над ней издеваться.
Честно говоря, Саргон совершенно не помнил сюжет: лишь общие черты. Что скорее помогало, чем мешало. Не нужно было спотыкаться от воспоминания и лихорадочно их адаптировать. Вместо следования строгому канону, он решил, не мудрствуя лукаво, живописать все страдания и чаяния рабов, просто подал все через угол зрения собаки. Весьма недурный литературный прием и в его время. Стоит ли говорить, что на слушателей рассказ производил неизгладимое впечатление?
Юншэн вцепился ему в рукав и вздрагивал каждый раз, когда судьба пса совершала очередной кульбит, Камей ругался себе под нос, скрипел зубами и подозрительно шмыгал носом, приговаривая: "проклятый ветер", когда слезились глаза. Но самым неожиданным открытием оказалась Айра. Когда Саргон дошел до драматического финала, где умирающий пес попал в поместье и в свои последние часы ждал возвращения хозяина, она завыла в голос.
— Они же встретятся, да? Они встретятся, господин?! — Девочка, забыв про всякие приличия и буквально вбитую в нее покорность, дергала сказителя за полу халата. Слезы застилали ее удивительные янтарные глаза. Текли по грязным щекам, обнажая смугловатую для здешних синов-белоручек кожу. Она тряслась почти в истерике, а до Саргона только в последний момент дошли две неприятные для него вещи.
Во-первых, он совершенно упустил из виду новизну своей импровизированной пьесы. Здесь подобные высокие чувства были доступны лишь в театре, куда попадал весьма малый процент населения. Сказители, насколько он мог понять по обмолвкам Ваня, привыкли вести занудливый и запутанный речитатив о героических временах и странствиях Богов. Но даже такая извращенная подача находила весьма искренний отклик. Его же словесная форма разила наповал. Просто за счет своей выразительности и законченности, отшлифованной столетиями развития искусства.
Во-вторых, он слишком ярко живописал страдания пса, на минуточку, списанные с РАБОВ и рабской же доли. То есть прошелся ножом по оголенным нервам несчастной невольницы. Что и дало свой результат. И теперь он не знал, как реагировать в этом суеверном, насквозь сословном восточном обществе на ее крик души. Осадить? Приласкать? Сделать вид, что не заметил? Наказать? В любом случае, стоило срочно снизить накал повествования. Причем не только для нее. Вон, тот же Юншэн сам закрывает глаза рукавом, и даже у Камея глаза на мокром месте.
— Да, он успел, — Мягко ответил Саргон. Затем, поколебавшись, осторожно потрепал ее по голове. И продолжил рассказ, прежде чем Айра очнулась и страх наказания пересилил переживания от истории: