Он вскочил со своей шконки, отложил пустую плошку, принялся нервно мерять шагами комнату. Лишь спустя пятнадцать-двадцать минут попаданец успокоился настолько, чтобы вновь опуститься вниз и тщательно прокрутить в голове единственный оставшийся вариант событий.
Принятие реальности и собственный циничный ответ давался нелегко. Саргон чувствовал себя грязно, будто какой-то предатель, хоть и видел призрачный шанс избежать самого худшего. Впрочем, шанс этот казался настолько эфемерным, что он и не надеялся на его благополучное завершение. Просто не мог иначе.
— Прости, Айра, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала. Я… Не уверен, что тебе это пойдет на пользу. Скорее наоборот, но…
— Хозяин, ваш приказ связан с моей новой тенью, верно? С моим избавлением от боли? Эта несмышленая рабыня поняла, кто ей помог. Она согласна, — Просто ответила невольница.
— Почему? Я ведь даже ничего не успел тебе объяснить…
— Она верит своему хозяину, — Без тени сомнений произнесла Айра, после чего робко и смущенно протянула ему свою ладонь. Лишь спрятала под длинными прядями порозовевшее лицо.
И от этого доверия, которого он не заслуживал, Саргону становилось грустно и больно.
Глава 9
Солнце медленно заходило за горизонт. Здесь, на севере, сумерки шли долго, словно умирающий свет боролся с подступающей тьмой. Он постепенно сдавал позиции, чтобы возродится на следующий день. На юге, в другом мире, где прошло его детство, тьма наступала внезапно, будто кто-то просто щелкал выключателем.
Они стояли на небольшой поляне, в ста шагах от облачной артерии. То самое место, где Саргон с фармацевтом ходили за травами. Где они с ним, Камеем и Айрой каких-то пару дней назад вовсю хлебали ставший алкогольным взвар. Где фармацевт получил свое откровение насчет сводной таблицы ингредиентов. Оно не отпускало его до сих пор и попаданец чувствовал себя слегка неуютно, потому что с того момента так и не нашел времени, чтобы ему помочь.
Впрочем, сейчас на кону стояло нечто важнее удовлетворения исследовательской жилки Юншэна.
— Мы скоро начнём, Айра, — Как можно более мягко сказал ей Саргон, — Осталось только подождать одного человека. Она кивнула ему, кротко и доверчиво.
За весь путь на поляну элами не задала ему ни одного вопроса, ни единым словом или жестом не усомнилась в его решении. Она доверяла своему господину. Еще не полностью, разумеется, инстинкты иногда брали верх. Заставляли рабыню бояться резких жестов, замирать при непонятной ситуации, бессознательно рыскать взглядом в поисках путей отхода, искать подвох.
Однако привычное недоверие, скрытое за отстраненной гримасой, так и не возникло на ее лице. Пока вокруг не было видно других людей, юная невольница не могла сомневаться в своем господине. Тем более, когда он говорил таким серьезным, немного грустным и очень проникновенным тоном.
Саргон вообще казался довольно отзывчивым и мягким, особенно на фоне остальных бессердечных синов. И дело не в их отношении к ней самой. Шутки хозяина никогда не звучали зло, с целью обидеть, оскорбить или отыграться за чужую грубость на безответном существе. Он никогда не пытался никого унизить, всегда старался прийти на помощь, внимательно слушал других и никогда не хвастался.
Хотя причин для гордости имел гораздо больше, чем все остальные виденные ей сины вместе взятые.
Айра до сих пор не могла забыть ту странную, трогательную и невинную историю. До нее она воспринимала животных лишь как источник недоступного ей мяса, боли от укусов или вони экскрементов. Сочувствие к ним было чем-то нереальным. Глупые или злые комки шерсти — вот и все ее определение. Однако тот короткий рассказ о верном псе и его любящем хозяине затронул глубокие, потаенные струны в ее душе. Буквально перевернул мир.
История упала ей на душу, словно та чашка с ягодным отваром одного из первых ее покупателей. Сладко и больно. Также сладко и больно чувствовала себя она. Сама возможность подобной преданности и подобной любви потрясла ее, заставила сравнивать себя с героями рассказа… После чего в голове звучал лишь один вопрос:
"Почему не я?"
До того момента ей жилось намного проще. Не нужно было думать о чужаках, не нужно было надеяться, что когда-нибудь найдется человек, который примет ее, пожалеет, успокоит. Посмотрит мягко, как когда-то смотрели матери на своих детей. Или хотя бы горячо и жадно, как мужчины на чужих женщин.
Все казалось простым и понятным. Есть ее далекая, никогда не виденная родина, где ее ждут остальные элами. Место, где она никогда больше не узнает ни боли, ни одиночества. Где ее примут, накормят и обнимут. Место, про которое она не знала даже его названия.