Меж ними висела тишина — светлая, почти осязаемая. После всего, что случилось, было тихим счастьем сидеть рядом. И делить на двоих этот вечер, с румянцем гаснущего заката в окне, с покоем, окутавшим крепость.
Но на яблочном пироге Света не выдержала. Откусила кусок от кисло-сладкого, печеного на сливочном масле чуда с хрусткой корочкой, проглотила и уронила:
— Я не понимать…
Ульф засмеялся, а она торопливо откусила от пирога еще немного — чтобы не тратить время зря.
— Женщине нельзя долго молчать, — заметил Ульф, отсмеявшись. — Я уже заскучал без твоих вопросов. Что ты не поняла, Свейта?
— Почему боги сами не чертить руна на щит? Ведь у них есть рунная сила? Зачем асам надо, чтобы это делать человек? Хальстейн? — Света живенько проглотила остатки ломтя и стряхнула в тарелку крошки с пальцев. — Раз щит от конунг можно брать в наследство, значит, боги его тоже мог получать? Рисовать Одал, брать как удел, делать все сам. Никого не ждать. Не искать…
— У меня есть одна мыслишка. Но это только догадка. — Ульф быстро кинул ей на тарелку еще один ломоть пирога. Велел, когда Света жалобно вздохнула: — Ешь-ешь. Вспомни, сколько крови ты пролила, рисуя руны. Заодно припомни, когда ты в последний раз ела. И сколько простояла под дождем. После вчерашней ночи у тебя только ребра с кожей остались. Не хочешь думать о себе, подумай обо мне. Как я поплыву по твоему животу, если он провалился вниз, к хребту?
— Ты менять слова, — посоветовала Света. — Не плыть по живот, а карабкаться по камни. Так почему боги сами не трогать руна Исс и Фе? Почему грести жар с человеческий рука?
Ульф снова засмеялся. Следом бросил:
— Полагаю, пробудивший руны тоже был обречен. Поэтому асы использовали человека. Огонь со Льдом пожирали всех, кто прошелся возле ворот с конунговым щитом. Смерть текла по следам людей в их дома, к их ногам… а Хальстейн был последним из тех, кто протоптал стежку к щиту старого конунга. Наверно, он так и помер бы — последним. Только не знаю, какая смерть его ждала. Может, Огонь со Льдом разделили бы Хальстейна пополам?
Ульф смолк и подхватил кусок печеных ребер. На клыках жалобно хрустнула косточка.
— Ты тоже ходить мимо ворота, — сказала вдруг Света. Рука, державшая тарелку, дрогнула. — И под ворота. А если мы уходить в Ульфхольм…
— Руны могли достать меня и там, — на удивление жизнерадостно заявил Ульф. — Все волки, вернувшиеся из человечьих городов, были обречены. Помнится, когда я звался Фенриром, эти бабские закорючки асов на меня не действовали. Но нынешняя плоть слаба. Со мной нынешним даже Хильдегард управлялась, используя руну Наудр. Однако моя жена опять вцепилась в меня крохотными ручками, и снова спасла. А все началось с того, что ты захотела отправиться в Нордмарк после разговора с Локки. Я тогда к людям не рвался. И сложись все по-моему, я сгорел бы у себя дома. Или замерз.
Как в моем старом видении, вдруг подумала Света со страхом.
— Все закончилось, Свейта, — обронил Ульф.
И скользнул по кровати, в долю секунды оказавшись рядом. Сел сбоку, лизнул уголок ее губ — но тут же отстранился. Глянул сверху одним глазом. Из щели меж молочными ресницами сверкнул янтарь радужки, напомнив о серьге, которую прислали альвы…
— Не бойся, — пробормотал Ульф.
Следом он пригнулся к плечу Светы. Придавил слегка колючей щекой кожу над ее соском, и серьезно сказал:
— Больше не будет страха. Будет жизнь, долгая и счастливая. Только подумай, сколько всего ты сможешь здесь изменить…
— Нет рабство? — сразу спросила Света.
Его губы прихватили ей кожу на груди. Она вздрогнула, отпуская свои страхи.
— Нет рабство, — с ухмылкой согласился Ульф чуть погодя, приподнимая голову. — Все, что захочешь. Кстати, я обновлю те штуки, которые ты смастерила, чтобы чистить свои зубы после еды. Иначе рабыни так и будут посмеиваться над дротнинг, сующей себе в рот ветки с обрезками льняных ниток. Вместо деревянных сучков у тебя будут золотые ручки, а кисточки у них на концах я сделаю из шелковых нитей. Красных. Чтобы рабыни млели от восторга.
Света фыркнула, представив себе пародию на зубную щетку, которую грозился смастерить Ульф. Затем подумала — он так говорит о рабынях, словно слышал их разговоры. И впрямь слышал? Слух у Ульфа острейший…
— Моя жена смеется? Уж не надо мной ли? — Тарелка вдруг исчезла из рук Светы, и Ульф опрокинул ее на постель. Обхватил Светино лицо ладонями. Глубоко вздохнул, придавливая ее к постели грудью. — Смейся, Свейта. Все позади.