Мета провела ладонью по лицу, стараясь не размазать помаду. Она стоит и ломает себе голову по поводу человека, с которым знакома большей, а точнее, меньшей частью по его квартире, хотя с нее было довольно сложных отношений с Карлом. При этом она вообще-то надеялась, что уже выросла из того возраста, когда главную роль играют запутанные любовные истории.
Отпраздновав свой тридцатый день рождения, она сосредоточилась на том, чтобы отдаться целиком и полностью улучшению своей карьеры и интерьера своих апартаментов, которые достались ей с немалым трудом. Всю нерастраченную энергию она собиралась вложить в свою семью, поскольку жила в том городе, где родилась. При этом довольно быстро стало ясно, что члены семьи не обязательно сблизятся, если будут проводить вместе много времени. А ее великолепные апартаменты под строгим руководством Карла превратились в ледяной дворец, в котором сама Мета ходила на цыпочках, потому что звук собственных шагов нервировал ее. Так что оставалась только карьера.
Мета энергичным шагом пересекла широкое фойе галереи и окинула взглядом полотна большого формата, на которых были в ядовитых цветах и дилетантской технике представлены сцена пробуждения и адский огонь. Как обычно, она с трудом удержалась от того, чтобы не вздрогнуть. Рядом с бронзовой скульптурой высотой по грудь она наконец обнаружила Еву, задумчиво царапавшую край сотового телефона.
Все лучше, чем царапать свои покрытые бежевым лаком ногти, сердито подумала Мета. Если Ева проглотит что-то из этого, придется прочищать ей желудок, чисто из соображений здоровья. Ее собственный желудок тут же отреагировал, потому что в нем еще с юности жила неспокойная совесть. Но что-то в Еве раздражало ее, вызывало обычно столь слабо выраженный негатив.
— Какой ужасно мрачный день… — сказала Мета, мимоходом касаясь плеча Евы, скорее в качестве попытки загладить собственные подленькие мысли. — Если сегодня к нам все же забредет интересующийся искусством человек, то он, наверное, будет в подходящем настроении, чтобы купить те жуткие картины из фойе. А Ринцо все продолжает клясться, что они великолепны.
Кислая физиономия Евы говорила о том, что она тоже не может улыбаться этому бесконечному дождю.
— Подобная интерпретация веры сейчас является очень актуальной темой — у Ринцо на такое нюх. Или ты собираешься утверждать обратное?
Мету так и подмывало сказать, что нюх Ринцо сильно опередил свое время. Причем настолько, что настоящее до сих пор не догнало его, хотя картины были выставлены еще несколько месяцев назад. Однако в своем теперешнем настроении Ева расценит любую шутку Меты как государственную измену меценату-интригану и даже может разболтать об этом всем на свете.
Поэтому Мета попыталась поднять другую тему:
— Вообще-то я хотела спросить, не смотрела ли ты фотографии акварелей той художницы с окраины. Мне интересно, как ты оцениваешь ее работы.
— Нет, еще не смотрела. — Ева потерла переносицу, словно внезапно почувствовала головную боль. — Послушай, акварели, окраины… Мета, ты здесь затем, чтобы продавать, а не находить новые таланты. Можно заниматься только чем-то одним: объяснять людям, почему они должны купить картину или сколько должны за нее заплатить, либо иметь нюх на развитие рынка искусства и, как следствие, талант привязать художника с большим потенциалом к галерее.
— Ты имеешь в виду, что меня хватает как, раз на то, чтобы доверять инстинкту Ринцо и выбивать деньги?
Мета, хотя и знала, что это не так, не смогла скрыть горечи в голосе.
Впрочем, Ева, похоже, ничего не заметила. Она пожала плечами и, открывая телефон, сказала:
— Ты отличный продавец, вот и гордись этим. А еще ты умеешь организовывать великолепные вернисажи. Этим ты тоже можешь гордиться.
Это прозвучало как оскорбление. Но Ева уже с головой погрузилась в телефонный разговор, так что Мете не пришлось высказать свое мнение. Предоставленная самой себе, она принялась рассматривать бронзовую фигуру, представлявшую собой непристойную копию «Давида» Микеланджело: у этого слишком маленького человечка только одно место было пропорциональным. Либо Ринцо рассчитывал на, покупателей с искаженным чувством юмора, либо на тех, кто ничего не понимает в скульптуре, потому что работа была выполнена крайне грубо. Впрочем, Мета подозревала, что скульптор настолько исказил форму именно потому, что не мог сделать лучше.