— А ты таки опоздал, — сказал Янник, глядя на Давида. Тому с трудом удалось удержаться от грубого ответа.
Конечно, Янник прав. Давид вытер влажные ладони об джинсы.
— Не хочешь подождать меня внутри? — спросил он, направляясь к входу.
Янник только отмахнулся, сел на нижнюю ступеньку, посадил Бурека между колен и принялся скручивать сигарету. Давид бросил на него завистливый взгляд, поскольку друг не обязан был идти с ним, распахнул висящую на петлях дверь и исчез в темном холле.
— А, неудачник! — приветствовал его Малик, сидевший в фойе на стуле и листавший спортивный журнал. — Что за вечеринка вчера была? Его высочество ждет не дождется, когда можно будет вцепиться в тебя. Он приглашает тебя в зал для аудиенций. Надеюсь, у тебя найдутся достаточно веские оправдания. Но судя по тому, как ты пахнешь, об этом ты не думал.
Коротко кивнув, Давид поднялся по лестнице — точнее, по тому, что от нее осталось. В какой-то момент, видимо, решили охватить и внутренности дворца, но работы не были доведены до конца. У широкой лестницы, сердца этого здания, отсутствовали перила, а то, что некогда покрывало ступени, оставило на цементе только следы клея. Высокие стены в прошлом были божественно-голубыми, но кто-то совершенно бессистемно заляпал их красками — словно искал подходящую, но так и не нашел. Коридоры, фойе и лестница были в свое время наполовину готовы, но уже совершенно потеряли вид.
Давид вошел в зал для аудиенций, занимавший большую часть второго этажа, и с облегчением обнаружил, что там пусто. Эхо собственных шагов неприятно отдавалось у него в ушах. Благодарный за каждую минуту отсрочки, он огляделся по сторонам. Его вызывали сюда всего лишь несколько раз, и у него никогда не было возможности составить представление об этой большой полупустой комнате.
Несмотря на множество высоких окон, сюда попадало совсем мало света, поскольку расположенный напротив дом был выше дворца. По стенам дымчатого лавандового цвета тянулась оголенная проводка. Посреди зала стоял массивный стол, на котором было расстелено меховое покрывало с дырами от ожогов и пятнами грязи.
Чтобы бороться с прохладой, в помещении работал тепловентилятор. Воздух здесь был тяжелым из-за букета лилий, стоявшего у стены рядом с дизайнерской стереоустановкой. От сладковатого запаха разложения Давида тут же потянуло на рвоту. Его внимание привлекло одеяло, лежавшее скомканным в углу. Или прикрывавшее что-то. Давиду не хотелось знать наверняка. Чем дольше он находился здесь, тем сильнее докучал ему въедливый запах, пока он наконец не понял, что чувствует кое-что еще… что-то горелое.
В тот самый миг, когда Давид поймал себя на том, что медленно пятится к выходу, боковая дверь открылась и в комнату вошел Хаген. Не позволяя разобраться в том, что происходит у него в голове, он пристально рассматривал Давида. Потом закрыл дверь и остановился у стола. Он по-прежнему не отводил взгляда от Давида, замершего с глупым выражением лица и открытым ртом.
Через боковую дверь доносился голос женщины, которая что-то рассказывала. Очевидно, Амелия разговаривала по телефону, и Давид был ей за это крайне признателен. Вполне достаточно того, что он оказался отданным на растерзание плохому настроению Хагена, — от публики он готов был с удовольствием отказаться. Особенно если речь шла о спутнице его начальника, известной своими резкими комментариями.
Необычайно сильные пальцы Хагена прошлись по испачканному меху. Давид, не двигаясь, ждал первого хода своего визави. Но Хаген углубился в поглаживание меха, и чем дольше Давид смотрел на его руку, тем сильнее становились мурашки, бежавшие по спине. Словно кто-то гладил его. Кто-то, кто хотел возбудить его. Он раздраженно стиснул зубы и, когда Хаген наконец улыбнулся ему, едва сумел улыбнуться в ответ.
— Может быть, тебе холодно, Давид? Нет? Тогда почему бы тебе не снять куртку и не подойти ближе?
Баритон Хагена, как обычно, звучал слишком громко для ушей Давида, и при мысли о том, что нужно будет, приблизиться к этому человеку, внутри у него все сжалось. Вид Хагена, с его показной мужественностью — на лице щетина, темная одежда, сапоги из грубой кожи, — только подстегивал недоверие. Посмотрите-ка, казалось, говорил он, я такой порядочный, прирожденный вождь, прямолинейный и респектабельный, вы можете доверять мне! Но Давид ему не верил. Странный дворец и грязное меховое покрывало говорили о характере Хагена гораздо больше. Причем нечто такое, что Давид с трудом сумел бы облечь в слова.