— Как на кладбище! — вслушиваясь в тишину, не нарушаемую ни единым шорохом, подумал человек, стоявший у северного края болота и до рези в глазах всматривавшийся в раскинувшееся перед ним пространство. — Нет, сегодня уже ничего не будет! — И медленно, с неохотой закинув на плечо тяжелое ружье, так же медленно двинулся к стоящему на отшибе домику. Его высокая фигура, закутанная в подобие шали, выглядела уродливым наростом на серебрящемся в лунном свете ландшафте. Мягко, по-кошачьи поднявшись на ступеньки крыльца, он немного постоял, оглядываясь вокруг, затем смачно сплюнул и протянул длинную высохшую ладонь к двери. В этот момент сзади мелькнула тень. Что-то чёрное взвилось за его спиной и с громким ударом обрушилось на плечи. Ни тени страха не промелькнуло на лице незнакомца, только разочарование и мука от бессилия что- либо сделать. Ружьё, выбитое из рук, с грохотом полетело на ступеньки. Тяжелый, гранёный кинжал так и остался в ножнах. Из прокусанной артерии вырвалась черная струйка крови и тугим фонтанчиком забила в темноту ночи. Чавканье, щелканье челюстей и стук острых когтей по дубовому полу веранды продолжались не более пяти минут, затем всё стихло. Лишь топот бегущих ног ещё некоторое время нарушал покой ночи. Дед Михей проснулся и, прогнав остатки странного сна, обеспокоено посмотрел по сторонам. За окном где-то далеко-далеко уходил в небеса едва слышный одинокий вой. Такой вой он слышал давным-давно, еще будучи босоногим мальчуганом, но Михей был готов поклясться, что это был тот же самый вой.
— Барин, позолоти ручку! — казалось, визгливый голос цыганки вошёл в самую глубину мозга Вольдемара Кирилловича. — Давай погадаю, всю правду расскажу: что было, что будет. Она протянула свою костлявую руку и попыталась ухватить барина за полу его костюма. Тот брезгливо фыркнул.
— Пошла прочь, старая ведьма! — прорычал он сквозь сомкнутые зубы. Старуха вздрогнула, но полу не выпустила. Вместо этого она быстро схватила его ладонь своими заскорузлыми пальцами и, закрыв глаза, что-то забормотала на непонятном языке. Язык звучал гортанно и совсем не был похож на цыганский. Вольдемар Кириллович вздрогнул и наотмашь ударил старую цыганку по лицу. Удар получился хлёстким и неожиданно сильным. Цыганка, выпустив ладонь, упала на каменную мостовую. Довольно крякнув, Вольдемар Кириллович остановился и окинул взглядом лежащую у ног старуху. Та лежала, словно оцепенев, глаза были закрыты, лишь губы едва заметно шевелились, но Вольдемар Кириллович на удивление четко слышал всё произносимое цыганкой. Её мысли словно бы сами попадали в его голову.
— Барин, я могла бы наказать тебя своим цыганским проклятьем, но ты уже наказан. Ужас последует за тобой, куда бы ты ни поехал, куда бы ты не пошёл. Ты и умрёшь от ужаса. Я бы могла помочь тебе спастись, но ты отверг помощь и рассердил меня. Так пусть твоя судьба будет твоей судьбою, мне ни к чему менять её. Имя твоему ужасу Людвиг. Оборотень вернётся, вернётся за тобой. Цыганка перестала бормотать и открыла глаза. Заглянув в них, Вольдемар Кириллович вздрогнул. В глазах цыганки стоял страх, но страх не за себя, а за стоящего перед ней барина. Тело Вольдемара Кирилловича покрылось маленькими бусинками холодного пота и он, развернувшись, побежал прочь, стараясь поскорее оказаться подальше от этих проклятых глаз старухи.
— Чертовы цыгане, только и знают что танцевать, петь и портить людям кровь своими предсказаниями! — Вольдемар Кириллович откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В тот же миг перед ним возникло лицо старухи с выпученными на него зенками. Вздрогнув, он распахнул глаза, но лицо цыганки ещё некоторое время туманило его взор. Будучи человеком образованным, Вольдемар Кириллович никогда не верил в пророчества цыган и, считая их шарлатанами, тем не менее, отдавал должное их знанию психологии людей, умению найти в каждом струнку, способную разбередить душу. Но он и представить себе не мог, что слова старой цыганки могут так сильно подействовать на него самого.
— Откуда она могла узнать про прадеда Людвига? Наверное, заранее наметила меня в жертвы и порасспросила у дворни. — Он на минуту задумался, пытаясь вспомнить, что знает о своём предке. Странно, но оказалось, что почти ничего. Он вспомнил своё детство. Даже имя прадеда почему-то произносили шёпотом и, как оказалось, все его сведения о прадеде Людвиге умещались в несколько фраз, подслушанных из разговоров взрослых. Оборотень. Вольдемар Кириллович не помнил, чтобы кто-нибудь произносил это слово, но сейчас с особой четкостью ему показалось, что все разговоры и все его воспоминания о прадеде Людвиге слились в одно слово — оборотень.