Граф, всё еще продолжая трястись, указал рукой на портьеру:
— Поправь! — затем, понимая, что для ночного звонка одной портьеры маловато, он буркнул: — И принеси мне еще одно одеяло, что- то нынче зябко! Горничная поправила портьеру и, тяжело дыша от нестерпимой жары, стоящей в спальне барина, упорхнула за одеялом.
Улёгшись в кровать и укрывшись сразу двумя одеялами, Вольдемар Кириллович так и не уснул. Стоило ему только закрыть глаза, как мерзкая рожа старухи- цыганки выплывала перед его взором. Она то проклинала его, то жалела, то начинала предсказывать судьбу, наговаривая всяческие мерзости. Вольдемар Кириллович кричал и тут же выходил из дрёмы.
Федор оказался прав. Через два дня исчезли сразу двое: Степан Ладов двадцати лет и Фёкла, дочь недавно купленного барином Петра Майданикова. В начале решили, что был сговор и отослали конных для поимки беглецов. Но когда неподалёку от склепа нашли картуз Степана и забрызганную каплями крови кофточку Фёклы, а Сычкарь, осмотрев место, уверенно заявил, что тут был огромный волк, стало ясно, что никуда никто не убегал. Влюблённая парочка просто сгинула, как сгинули до неё Глашка и сторож. Вооружившиеся рогатинами и вилами мужики обошли весь лес, но никаких следов пропавших не обнаружили. Федор, оказавшийся близ курганов чуть ли не раньше всех, долго ходил возле склепа и что- то высматривал. Что там увидел, он никому не сказал, но пришёл домой злой и нелюдимый, за ужином обругал жену и дал подзатыльник не в меру разбаловавшемуся сыну. А по селу уже стали потихоньку шептаться о появлении оборотня.
С утра барина бил озноб. Надев шубу, он вышел на крыльцо и, подставив лицо едва заметному ветерку, вперил взгляд в поднимающееся над горизонтом светило. Он смотрел долго, пока в голове не замелькали разноцветные блики, а из глаз не потекли слезы, но даже это не смогло заслонить то и дело выплывающее лицо цыганки. Вольдемар Кириллович, съёжившись и передёргивая плечами от озноба, опустил веки и, повернувшись, пошёл прочь, уже не пытаясь бороться со своим кошмаром. Неожиданно лицо старухи исчезло, и только красноватые блики от солнца в беспорядке мельтешили в его мозгу. Позавтракав, граф приказал заложить карету. Уже едучи в направление уездного города, Вольдемар Кириллович немного успокоился и, вслушиваясь в заунывную песню ездового, погрузился в туманную дрёму.
Казалось, откуда- то издалека послышался какой то звук. Он нарастал. Вначале Вольдемар Кириллович ощутил идущее от него беспокойство. Затем сознание пронзила бездонная тоска одинокого, мающегося существа. И уже когда граф проникся к нему жалостью, готовностью помочь и разделить его одиночество, пришла мощная волна угрозы. Угрозы невиданной, потусторонней и от того столь ужасной, что Вольдемара Кирилловича передёрнуло с ног до головы. Оскаленная пасть появилась перед самым его носом и глаза, глядящие прямо в упор. вспыхнули кроваво — рубиновым светом. Лязг смыкающихся челюстей слился с пронзительным криком графа. Тот очнулся и, тяжело дыша, заозирался по сторонам. Почти тут же граф спохватился и бросил взгляд в сторону сидящего на козлах Афанасия / уж не заметил ли тот чего/. Но ездовой нахлестывал лошадей и по- прежнему пел песню. Только песня, которую он выводил, на сей раз была настолько тягучей, что напоминала вой и плачь одновременно. — Вот откуда у меня такой сон, — подумал Вольдемар Кириллович, запахивая разъехавшиеся в стороны полы шубы. Он сделал серьёзное лицо и, набрав полную грудь воздуха, гарнул:
— Заткнись!
Афанасий оборвал вытьё на полуслове, словно уже давно ждал от барина подобного приказа. И теперь степь оглашали лишь топот копыт, скрип полозьев по сыпучему снегу да редкие крики, сопровождавшие очередной свист кнута.
Козельск спускающимся с холма путникам казался маленьким округлым муравейником. Мороз, с утра опустившийся на город, заставил беспрестанно топить печи, и потому небо над ним было разукрашено сизо — оранжевой дымкой, которую узкими полосами пробивали слабые лучи утреннего солнца. Скатившись с горы, карета Оболенского, запряжённая тройкой, покатила по заснеженным улицам, на которых то здесь, то там поднимались пары от выброшенных за ночь нечистот. Ещё сонные дворники лениво сгребали всё это добро в кучу и, недовольно фыркая, укладывали в большие корзины, сплетённые из красного толстого хвороста. Проехав мимо красильного завода купца Берендеева, карета въехала на широкий двор полицейского участка и, не доезжая широких ступеней входа, остановилась. Соскочивший с козел Афанасий быстро обмотал вожжи вокруг столба, и так же стремительно подбежав к карете, открыл дверцу.