— Кири, смотри лошадки. Но ты у нас гораздо быстрее. Всех лошадок обгонишь. — в светлых глазах отца пляшут блики солнечного света. И еще обожание, безграничное тепло, которое заливает меня, заставляет улыбаться. Странно… А в памяти отец остался просто высоким светлым пятном, чье имя я едва могу вспомнить. Он небрит, он белобрыс, у него белесые растрепанные пряди и обаятельная улыбка. Самое красивое, что есть в его лице. След от давнего шрама тянется через щеку к виску. Он такой живой и настоящий, что перехватывает дыхание. — Вся в меня, моя маленькая Йин. — смеется он и подбрасывает меня в воздух.
Я вижу все поле далеко, далеко. И лошади тихо ржут, вспрядывают копытами. Я падаю вниз, и отец ловит меня.
Зеленый…
…Темно-коричневый.
Плотные, насыщенные ночные тени.
Маленькая свеча горит в комнате. Я бреду к этому огоньку, таща за собой одеяло. Оно стеганное и тяжелое, пахнет медом, которое мама добавляет в вечернее молоко. А я пролила его. Мне нравится этот запах, здорово бы потом еще пролить. Хотя я знаю мама будет ругаться. Идти неудобно, одеяло слишком большое для меня. Что-то меня разбудило…
Родители сидят в гостиной, вдвоем, между ними горит свеча, их руки соединены, но они кажутся расстроенными чем-то.
— Смотри, кто к нам пришел, Далли. Не спится, Йин? — улыбается отец и протягивает ко мне руки.
— Не называй ее так! — громко огрызается мама. — Она человек!
— Далли, я тоже человек. И ты человек. С чего ей не быть человеком? Не волнуйся. — я подхожу ближе, волоча за собой одеяло. Ух, и достанется мне за то, что я его запачкала. — Не расстраивайся. — шепчет отец и гладит ее по голове, по черным, цвета воронова крыла прядям.
— Если бы я знала раньше…
— То конечно сказала бы, поди прочь, гнусный оборотень! — они вдвоем чему-то смеются. Мои ладоши, на которые я смотрю, совсем маленькие, с короткими пухлыми пальцами. Я протягиваю руку и касаюсь ладони отца. Живы. Здесь. Такие теплые. Услышьте меня. Услышьте меня! Я знаю, что будет! Послушайте меня! — но губы омертвели, я никак не могу сказать. Время, что лежит между нами, мне никогда не даст произнести.
Белое.
Снег, который кружится за окном кареты.
Я открыла глаза. Ельф глядел на меня с любопытством. Я посмотрела на свои ладони, такие большие, по сравнению с теми в воспоминаниях. Я все еще ощущала тепло их кожи. Я ведь чувствовала их. Они были так близко.
Все обман. Просто сон.
Они давно лишь кочки на поле мертвецов. И не спросишь у них ничего и ничего они не ответят.
"Вся в меня, моя маленькая Йин."
— Что это? — прошептала я. — Это ведь правда?
— Должно быть, ты увидела особенно яркое воспоминание. Должен сказать, это говорит о некоторых…
"Далли, я тоже человек. И ты человек…"
"Кири, никогда не превращайся, слышишь? Пообещай мне забыть об этом проклятом даре. Никогда больше. Ты человек! Ты не такая, как твой отец…"
Холод.
— Тупой ельф. Я не буду учиться твоей магии. — буркнула я. Почему… только я никогда не узнаю. Бесполезно даже думать.
***
— Что ты с ней сделал?
Риэйен иэрн Самхил'Тэне оторвал взгляд от своих рук, потер ладони друг о друга, желая растянуть это странное ощущение подольше. Провести анэтэ, обнаружение дара, с этой эшсхе было все равно что окунуть руки в теплые светлые воды Оваира, чистого и вечного, несущего свои воды под сенью высоких изумрудных деревьев заповедной рощи. Это чувство хотелось растянуть, оставить себе, повторить еще раз. К альву, видевшему две сотни весен, вернулось почти забытое и невероятное ощущение детства.
— Что ты с ней сделал? — повторил иррани.
— Дар у нее есть. — со вздохом отвлекаясь от собственных ощущений, ответил Риан. — Своеобразный, никогда не встречал подобного. Я не думаю, что кто-либо сумеет научить ее магии. В ней нет знака стихий — ни шума воды, ни жара огня, ни терпения земли, ни ветров небес. Но магия в ней определенно есть. Может это сказывается воздействие вашей… феи, но внутри твоей находки плещется волшебство. И это… — приятно, хотел сказать альв. Завораживающе. Чудесно. Это свет утра, это улыбка друга, это касающееся твоей кожи робкое весеннее солнце. Он посмотрел на склоненную светлую голову. — Странно. — сказал он.
— Тебе больно, Йин? — спросил иррани. Та не ответила.
— Для здоровья не было никакого вреда. Это скорее погружение в себя, она могла увидеть какие-то картины прошлого, а по своему опыту скажу, это не всегда приятно. И по своему опыту скажу… не трогай ее. Скоро успокоится.