Ученик ответил не сразу, но когда ответил, в его голосе не было ничего кроме насмешки.
— И ты правда думаешь, что я поверю такой клятве? Чем ты вообще клялся? А? Что-то я не услышал. Где имя вашего бога… Не-ет, так тоже не пойдёт. Я ваших богов не знаю. Ты можешь любую абракадабру ляпнуть, а я тебе верь? Клянись своей жизнью.
— Так получится, что я и твоей жизнью клянусь. Если пойду к оборотням, то умру, а вместе со мной и ты.
— Резонно, — самый способный задумался. — Тогда клянись самым дорогим в твоей жизни.
— Этого ты тоже не знаешь и я могу сказать любую чушь.
— Карг раздери! Чем же тогда тебе поклясться?
— Ты мне скажи, если я нарушу клятву, что-то случится?
— Тебя покарает Одрин.
— И часто ты видел, чтобы он кого-то карал?
— Да иди ты, — разозлился Мурганд. — Ни разговаривать с тобой не буду, ни помогать. Поверь моему слову.
Никита хмыкнул и двинулся к плачевно выглядящей лачуге.
— Ты куда? — не выдержал только что давший слово самый способный. — Ты что хочешь напроситься на ночлег в этом гадюшнике? И тебе не противно? Да я бы никогда не опустился до такого жилья.
— Просто не хочу проводить ночью в лесу. Да и где гарантия, что там меня не найдут какие-нибудь охотники? Кстати, у вас есть охотники за оборотнями?
— А ты как думаешь? Есть, конечно. Специальные отряды при каждом замке или в городах, а в Кальбреге так и вовсе три. Иначе вы бы давно всем глотки перегрызли.
— Почему мне кажется, что ты преувеличиваешь? — продолжая разговор с учеником, Никита всматривался в хлипкую дверь лачуги и размышлял о том, кто в ней может жить. — Пока я видел только одного оборотня, и тот при мне перегрыз глотку лишь одному.
— Может и не одному. Может повалил в управе полдюжины, урод волосатый, — Мурганд разразился ругательствами в сторону оборотней, но Никита жёстко перебил его.
— Хватит! Больше при мне ни одного плохого слова в их сторону! Понял?
— Да иди ты! — не менее жёстко ответил ученик. — Давай уже, стучи в дверь, раз так решил. Хорошо, что я не могу чувствовать запахов. Уверен, меня в этой развалюхе стошнило бы.
— Какие мы нежные, — Никита обернулся на несколько секунд, а потом осторожно постучал в хлипкую покосившуюся дверь.
На стук никто не ответил, ни в первый раз, ни когда он постучал повторно. Может и не живёт тут никто? В принципе, Никиту такой вариант тоже устраивал. Ну не живёт, и не живёт, ему проще будет устроиться. Всего ведь на одну ночь.
Он попробовал толкнуть дверь, потом потянул на себя и, цепляясь низом за землю, она открылась. В нос тут же ударил букет неприятных запахов, Никита скривился и шагнул внутрь.
— Есть кто живой? — спросил он, вглядываясь в неприятно пахнущую тьму. — Эй, хозяин.
Глаза быстро привыкли и он разглядел редкую, но всё же имеющуюся в лачуге мебель. Справа высился шкаф без одной дверцы, от которого несло затхлостью больше всего, чуть дальше, в левом углу, сундук. А прямо перед ним светлел проём, ведущий из прихожей в другую комнату, и Никита осторожно двинулся к нему. Но дойти не сумел. Из проёма на него кинулась размытая темнотой фигура и он едва успел схватить нападавшего за руку в которой тускло мелькнуло небольшое, размером с ладонь, лезвие. Нападавший вскрикнул и присел. Нож упал на пол, глухо стукнулся об пол и снова повисла тишина.
— Эй, ты кто? — спросил Никита, чувствуя, что сжимаемое им запястье слишком тонкое для того, чтобы принадлежать взрослому.
— Айк я. Дяденька, не трогайте меня. Я если чего у вас украл, я верну. Честно.
— Ничего ты у меня не украл, — удивился Никита, быстро сообразив с кем имеет дело. Маленький воришка, который либо тут живёт, либо тоже как и он выбрал эту лачужку для ночёвки. Подняв нож, он отпустил тонкое запястье и отступил назад. Не для того чтобы лучше разглядеть напавшего, а чтобы обезопасить себя от второго удара. Мало ли чего у этого маленького бандита в арсенале имеется. Держа нож в руке, он попросил воришку встать, и когда тот с невинным видом предстал перед ним, поднял пустую руку, чтобы указать вглубь лачуги. Но вместо вопроса, который собирался задать, он несколько секунд пропялился на болт и вдруг рассмеялся. Может потому на него и смотрели так косо, что он прошествовал по улицам этого бедного квартала с окровавленной арбалетной стрелой в руке?