Выбор у отца был невелик. Или сотрудничать с Передерием, обеспечивая мне прекрасную карьеру и светлую будущность. Или карьера моя внезапно закончится в яме с известью, а в прессу будет вброшено, что я работал на спецслужбу восточной империи, которая меня же и убрала. Отец, естественно, выбрал первое.
Потом случилась внезапная смерть папы от инсульта. Или «инсульта». Накануне он, кстати, звонил мне и звал в гости – поговорить… А ведь после моего возвращения мы почти с ним не общались по душам, лишь по делу, словно он боялся о чем-то проговориться.
Миша занимался реализацией функций, называемых «внушениями» и эмоциональных объектов, именуемых «реакциями». Создал для этого фреймворк, своего рода каркас, куда вставляются модули внушений по вызову того или иного типа человеческой реакции: воодушевления, радости, эйфории, страха, ненависти. Фишка была в том, что, ради стандартизации реакций, их записывали прямо в человеческую долгосрочную память, блокируя все прочие варианты. Отрезая, по сути, всё разнообразие реакций, связанных с личным опытом, семейными традициями, религиозными представлениями, психологическими особенностями.
– Да, Константин Никитич, мы шли от обычной проблемы программирования – слишком большого объема хранения данных. Допустим, мы создаем цифровой слепок какого-то индивидуума, набираем информацию по тому, как он реагирует на внешние раздражители, какие возможные ассоциации у него могут при этом возникать. Следом мы это структурируем, сериализуем и записываем на накопитель данных. В итоге, из какого-нибудь дурачка Виталика выходит том размером в пару гигабайт. И у нас таких объектов несколько десятков миллионов.
– И что с того, Миша? Скорость считывания данных с VSSD-накопителей, как и передачи по оптоволоконным линиям – гигабайты в секунду.
Шпильман энергично помотал головой.
– Тогда было не как сейчас – вы, что, всё забыли, шеф? В те времена это означало, раз десериализация одного такого объекта длится несколько минут, то в пиковые моменты у нас каналы передачи данных будут забиты и процессы встанут. Значит, выход оставался один-единственный, упрощать.
– А почему не стали действовать в духе программ-подсказок, известных со времен мобильных телефонов, которые создают стандартный ответ на стандартный вопрос? Кликнул разок и не надо набирать длинное предложение.
У Миши аж глаз задёргался, наглядно показывая, как тяжело до меня доходит.
– Стали, Константин Никитич! Но вскоре оказалось, что многие пользователи недовольны. Мы им предлагаем, к примеру, стандартно повесить восточного варвара, взятого в плен – на сучок его и вперёд. А они хотят его расчленять, сжигать, засовывать ему в попу лопату. У нас это тогда называлось – решить «проблему садиста». А потом ещё «проблему насильника» – четверти клиентов требовалось разнообразное гетеросексуальное или гомосексуальное насилие, например, в завершение батальной сцены. Чем меньше обыватель может в реальности, тем гнуснее у него в башке… И вдруг всё чудесно решилось. Вам, кстати, тогда это не показалось странным?
Почему мне тогда это не показалось странным? Не помню. Может, я тогда подумал, что вопрос решился с помощью грамотного пиара.
– В общем, для типизированного садиста хватило базы данных на восемьдесят стандартных пыток, насильник удовлетворился тридцатью пятью видами безобразия, включая некрофилию и скотоложество. Это записано у него в голове, ничего лишнего. Причем, мы выбираем за него, какое безобразие он предпочтет.
Миша покивал, одобряя свою речь, и даже улыбнулся – получается, никто не ставил задачу специально компостировать мозги.
– Значит, как-то само получилось, миллионы пользователей взяли и стали идиотами. Это как в западных книжках пишут про истребление аборигенов. Мол, их снабжали библиями и дарили им штаны, а они вдруг отчего-то вымерли, – дежурно пожурил я Мишу.
Чего строить из себя прокурора, ведь я и сам мог заметить странности и нестыковки своим якобы зорким глазом, покопаться, попробовать выяснить. Но меня всё устраивало до сегодняшнего дня.