Противник Ильи, пошатываясь, стоял напротив. Кажется, он трезвел – взгляд обрел некоторую осмысленность. Несколько мгновений воин рассматривал Илью, а потом в ужасе икнул – он, наконец, понял,
кто
вызвал его на поединок. И от страха окончательно протрезвел.
Последнее хорошей службы ему не сослужило – ужас просто парализовал воина. Протрезвевший грек настолько боялся Ахилла и был так уверен в своем неминуемом поражении, что вообще не нападал, почти не защищался и следил за Ильёй взглядом мыши, предназначенной для кормления удава. Обезоружить его, пожалуй, смог бы даже человек, вообще не имеющий навыков боя на мечах. "Только зря фрейтс выпил", – с досадой подумал Илья, выбив ксифос из слабой руки трясущегося от ужаса грека.
Обезоруженный противник стоял напротив и обречённо ждал смертельного удара.
"Какой же я был дурак", – вдруг понял Илья, глядя в глаза дрожавшего перед ним грека. Он так переживал по поводу предстоящих поединков, так боялся перспективы выйти один на один против опытного воина. Братья Петровичи ставили ему удары, отрабатывали с ним блоки, рассказывали о методике и тактиках боя – но совсем не подготовили его к победе. К победе, которая в этом мире означала только одно – убийство поверженного противника
Ксифос упирался греку прямо в грудь.
"Я играю роль Ахилла, – напоминал себе Илья. – Ахилл убил бы не задумываясь. И я должен!"
Из всех разученных в последние дни ударов этот оказался самым сложным – удар по безоружному, сдавшемуся противнику.
И Илья просто не смог его нанести. Резко развернулся и, сопровождаемый недоумённым гулом зрителей, загашал к шатру Ахилла.
Позже тем вечером в палатку к Илье осторожно заглянул плюгавый остроносый грек с изрядной залысиной и хитрыми прищуренными глазками.
"Одиссей", – вспомнил конквестор одну из фотографий, которые показывал ему Ян.
Заговорщически оглядевшись, легендарный царь Итаки таинственным шепотом поведал Илье, что в армии стремительно зреет недовольство. Греки уверены, что проиграли последнюю битву из-за того, что с ними не было Ахилла и винят в последнем Агамемнона – если бы царь не разозлил Ахилла, тот был бы с ними, и армия уже захватила бы Трою. Когда эти слухи дошли до Агамемнона, тот впал в ярость; он почти уверен, что Ахилл специально всё так обставил, чтобы скинуть его с трона и самому занять его место…
– Что тебе надо? – прервал Илья Одиссея.
Царь Итаки прищурился. Глаза у него были хитрые, не разобрать, то ли он на всех так смотрит, то ли у него что-то на уме. Как будто собирается вот-вот сказать: "Знаю, знаю я про тебя кое-что очень интересное. И если ты не дурак, то договоришься со мной по-хорошему".
– Я подумал, что, может быть, ты на денёк-другой исчезнуть захочешь, пока Агамемнон не остынет.
– У тебя есть предложение?
Разумеется, у Одиссея было предложение, и расписывал он его столь красочно, что становилось ясно – именно от царя Итаки и произошли коммивояжеры. Удобный пентеконтор, мирный день отдыха и безделья, синяя морская ширь, ласковое дуновение ветерка… На деле Одиссей отправлялся в грабительский набег на окрестности с целью пополнения запасов еды и пленников. Что до отдыха и безделья на удобном пентеконторе, так каждый пассажир жёсткого одноярусного судна, приводимого в движение пятью десятками весел, должен был весь день грести.
И всё же здравое зерно в предложении Одиссея было. Агамемнон успокоится, одумается и поймёт, что, как бы ему это не претило, без Ахилла победы ему не видать. Но пока царь разозлён, он вполне может наделать глупостей. Да, великого героя Ахилла не брало ни обычное оружие, ни гнев царей и ярость богов. Но они вполне могли убить простого смертного вроде Ильи.
– Поеду, – согласился он.
* * *
Еще до того, как открыть глаза, Ахилл понял, что горячечный бред оставил его. На миг даже подумалось, что, может быть, все странные события последних дней ему просто почудились. Вот сейчас он увидит плотный полог своей палатки, услышит привычный гомон греческого лагеря, как обычно, появится Патрокл…
Нет. Над головой – старые доски, сквозь завешенное грязной тряпкой оконце едва пробивается тусклый свет, и кто-то шаркает неподалеку. Ахилл чуть приподнялся; голова оказалась на удивление легкой, почти невесомой. Увидел в углу того самого одноногого старика, который поил его водой этой ночью… А этой ли? Ахилл понятия не имел, сколько времени прошло с того момента, как он упал в снег. Потрогал подбородок – щетина отросла прилично. Значит, прошло не меньше двух дней. Слишком много времени потеряно! Надо немедленно отправляться!
Только… Как ему отыскать Аполлона или край здешнего мира, если Ахилл не понимает ни слова из того, что бубнит ему старик, а земля за стенами лачуги выстужена таким холодом, который, как он думал, не дано испытать смертному при жизни?
Старик услышал, как Ахилл завозился. Торопливо подковылял к нему, принялся хлопотать, щупал лоб, пытался напоить какой-то гадостью. Не привыкший к чужой заботе, Ахилл нетерпимо отталкивал дрожащую руку, расплескивая тёплую жидкость на пол и пытался заговорить со стариком. Тот смотрел на него со слабоумной улыбкой, внимательно слушал, порой кивал в ответ, будто и впрямь его понимал, да только толку? Что бы он ни лопотал, Ахилл не разбирал ни слова. Он раздражался и порывался встать; старик квохтал и силился уложить его обратно.
Болезненная слабость еще давала о себе знать, и Ахилл всё же позволил бессильным трясущимся рукам старика уложить себя на постель. Проглотил тёплое питьё и, погружаясь в полудрему, успокаивал себя, говоря, что перед дальним странствием по неведомым землям, перед поисками чертога вероломного Аполлона ему не помешает восстановить силы.
Старик стоял рядом, с блаженной улыбкой наблюдая, как грек засыпает, и шептал:
– Спи, Санька, спи.
* * *
После красочного трехчасового шоу МММ Арагорн решил прогуляться пешком, и Василий, пожав плечами, попросил шофера выделенного им "СталЛКомом" лимузина подобрать их у станции метро Китай-город. Вышколенный шофер ни взглядом, ни намеком не выдал своего удивления – он привык к богатым пассажирам и их эксцентричным выходкам.
На улице царил легкий, приятный морозец, легко падал мелкий искристый снежок, и братья не отказали себе в удовольствии не спеша прогуляться по нарядной, переливающейся новогодними огнями Варварке, похожей на ожившую рождественскую открытку. Сыпавшееся под ноги холодное крошево тонко скрипело под ногами, воздух казался чистым, будто крепенький морозец напрочь выстудил горючие автомобильные выхлопы, пропитавшие улицы города. Заиндевелые останки древнего Зарядья казались помолодевшими. Сверкали словно первозданной белизной Английский двор и церковь зачатия святой Анны, нежным розоватым цветом отливали стены строгой святой Варвары, купались в потоках искристого снега купола густо-бордового Знаменского монастыря и гордо тянулись ввысь остроконечные зеленые крыши палат бояр Романовых.
Арагорн всю дорогу хранил непривычное для него молчание, и только уже на подходе к станции метро задумчиво спросил брата, отстраненно вглядываясь в тускло поблескивающие в переливах новогодних огней цветные купола пятиглавого храма святого Георгия: