Жорж Санд проводит в Италии еще три месяца, Паджелло всюду сопровождает ее, как верный рыцарь. Денег не хватает. Она пишет статьи, он из кожи вон лезет, чтобы найти какой-то заработок. В июле они берут курс на Париж, но по мере их приближения к Франции любовь исчезает. 14 августа они прибывают в Париж; роман потерял свою итальянскую прелесть. В конце месяца Жорж наконец прибывает в Ноан, полная радости от встречи с детьми, оставленными на попечение отцу и гувернантке. 23 октября Паджелло, смертельно огорченный, уезжает из Франции.
Венецианские любовники встретились снова, возможно, уже в конце августа 1834 года и точно виделись в октябре и ноябре. Альфред по-прежнему удручен, почти на грани самоубийства; по возвращении из Венеции он разбил у себя в доме все безделушки и гравюры, порвал книги и был готов уничтожить самого себя. Жорж, несмотря на счастье обнять Мориса и Соланж, также переживает тяжелый период; супружеская жизнь в Ноане сошла практически на нет, и Жорж подумывает об официальном разводе, дети же оказываются заложниками в конфликтах родителей. Ей тридцать лет, скоро жизнь начнет клониться к закату, и больше всего она боится отсутствия любви. Право на любовь, повторяет она, превышает все остальные права, это разновидность священного долга, если только она искренняя. Но, встретившись, любовники скандалят: Альфред как будто одержим, потому что в нем живут два человека, «один добрый, мягкий, нежный, наивный, другой же одержим демоном — жестокий, самолюбивый, деспотичный, безумный», идущий на гибель. Жорж все понимает, но слишком любит любить, чтобы согласиться на разрыв; на этот раз, похоже, она первая готова к примирению и забывает о своей гордости; в знак траура она стрижется и посылает ему в письме прядь волос: «Ты все еще меня любишь… Поцелуй меня, не говори ничего, приласкай меня, потому что ты по-прежнему считаешь меня красивой, несмотря на состриженные волосы <…> Когда тебе все надоест и ты почувствуешь, что раздражение вот-вот вернется, прогони меня, обращайся со мной скверно, но не говори никогда этих ужасных слов — в последний раз».
Напрасно Альфред Татте, старый друг Мюссе, умоляет его не поддаваться мороку. Любовь этой женщины, одновременно любовницы и матери, необходима ему, чтобы вырваться из разврата и лени. Ему, как и ей, невыносима мысль о «последнем разе». Страсть разгорается с новой силой. В январе 1835 года они воссоединяются в квартире на набережной Малаке, и Жорж сообщает Татте, что они с Мюссе снова любовники. Возможно, они любят лишь воспоминания о своей страсти, следы своего счастья, еще не стертые временем. Объятия их пылки, но случаются унизительные ссоры, иногда при детях. Этого Жорж вынести не может. Альфред по-прежнему капризен, развратен, мучим ревностью, по собственному признанию, «пожирает ее сердце, чтобы накормить свое». Ситуация становится невыносимой. В начале марта 1835 года Жорж бронирует место в почтовой карете и собирается тайно выехать в Ла-Шатр; Мюссе узнает об этом и смиряется. Несомненно, она излечится раньше его, если предположить, что он вообще когда-то сможет излечиться.
Перед нами разрыв любовников, каждый из которых — писатель. В их бурных отношениях присутствует налет театральности, и в то же время они являются источником вдохновения. Жорж Санд пишет «Письма путешественника». Мюссе с горечью констатирует свой полнейший раздрай, из которого, тем не менее, в 1836 году складывается автобиографический роман «Исповедь сына века», в котором любовь молодого человека, преданного неверной женщиной и пустившегося во все тяжкие, возрождается благодаря благородному чувству зрелой женщины, которой удается вырвать его из лап демонов: это гимн любви, и прежде всего гимн Жорж Санд. Роман очень взволновал Жорж, о чем она написала своей подруге Мари д’Агу: «С первой до последней страницы малейшие детали этой несчастной любви передаются так точно, так тщательно, что, закрыв книгу, я разрыдалась, как дура. Потом написала несколько строк автору, чтобы что-то ему сказать; что я очень его любила, что прощаю его и не хочу никогда увидеть снова» (февраль 1836 года). Альфред вскоре заведет любовницу, и не одну. От юношеской пылкости и дерзости почти ничего не осталось. Но его полные ностальгических чувств стихи сохраняют прошлое нетронутым: