В сентябре 1951 года Бовуар возвращается в Чикаго: это будет ее пятый и последний визит. В июле американские власти отказали ей в визе, но в августе по запросу посольства ситуация была улажена, и она улетела. Они договорились провести это время мирно. И действительно, Олгрен в хорошем настроении, весел, он решил вновь жениться на своей бывшей жене; Симона работает по шесть часов в день и принимает солнечные ванны на берегу озера, заканчивая эссе о маркизе де Саде. Она пытается жить в свое удовольствие, не муссируя вновь и вновь их историю, и прощание с Олгреном было кратким, не без некоторого стеснения с обеих сторон. В мемуарах это изложено более понятно и меланхолично, чем в письмах к Сартру: «Я думала о том, что никогда больше его не увижу, не увижу ни озера, ни этого песка, в котором что-то клевали маленькие длинноногие птицы; не знаю, о чем я жалела больше: о человеке, о пейзаже или о себе самой». Нельсон тоже ностальгирует, видя этот закат любви, и признается, что дружбы между ними не будет: «Никогда я не смогу дать вам что-то меньшее, чем любовь». Эти слова стирают холодность последних недель.
Итак, любовь все еще жива. Откуда же это решительное прощание, делающее ее отъезд столь горьким, столь невыносимым? Симона, «физически больная», не прекращает плакать в нью-йоркском отеле, где проводит последнюю американскую ночь в октябре 1951 года. И пишет Олгрену письмо, больше похожее на попытку оправдаться: конечно, она не отдала ему свою жизнь и постоянно чувствует вину за это; но она отдала ему сердце, и рана, которую нанесло расставание, не заживает. Беззащитная, разбитая, садясь в самолет, который должен унести ее во Францию, она все еще надеется, что события круто развернутся: «Не дайте мне оторваться от вашей любви, не говорите, что ее больше не существует». Ответ Нельсона будет ясным, простым и бесповоротным: «Любить женщину, которая тебе не принадлежит, быть на вторых ролях без надежды когда-либо занять главное место в ее жизни, — это неприемлемо. <…> С тех пор я постоянно пытался отобрать у вас свою жизнь». Ни тот ни другая не выносят решительного разрыва. Давшая трещину любовь не желает умирать, женщина «сломленная», с которой как будто содрали кожу, не может принять пустыни будущего.
В течение последующих месяцев они регулярно пишут друг другу фальшиво легкие, смешные письма, в которых проскакивают нежные слова: «Нельсон, моя любовь», «Нельсон, как я вас люблю!», «Ваше отсутствие — это очень грустная болезнь». Философ Клер Марен очень точно называет это «пыткой памяти» — применительно к каждому расставанию. Но у Симоны любовь к жизни, эгоизм и нарциссизм, стремление доминировать, вкус к работе сильнее любовных переживаний. Как растение, обильно политое водой, несколько месяцев спустя она триумфально оживает. Летом 1952 года в нее влюбляется двадцатисемилетний Клод Ланцман, сотрудничавший с «Новыми временами»; ее очаровывают его разговоры, его спонтанность, его молодая любовь, которая и ее превращает в «молодую женщину». Ей сорок четыре, на семнадцать лет больше, чем ему, и возбуждение от ощущения того, что она любима, возрождает ее. С вечной своей откровенностью она информирует Олгрена о новой страсти, которая, ничуть не уменьшая их нежности, дает ей новую жизнь. Письма приходят все реже, потом наступает длительное молчание.
Кажется, что в лице Клода Ланцмана Симона де Бовуар встретила «любовь абсолютную, такую, которая случается только раз в жизни», связавшую их тела и души. Полюбив, она «вновь обрела тело». С 1952 по 1958 год он живет в ее квартире на улице Бюшри, потом на улице Шельшер. Но любовь никогда не бывает в безопасности, и в один прекрасный день голубые глаза Ланцмана обратились в другую сторону: по возвращении из Азии он встретил молодую аристократку, которая «поразила его своей чувственностью»; он откладывает приезд на Капри, где ждут его Симона и Сартр: присылает телеграмму, пишет о непредвиденных препятствиях, уклоняется от ответа; в результате он присоединяется к паре на побережье Амальфи, но его сердце где-то далеко. То ли разница в возрасте сыграла роль, то ли усталость — понадобится год, болезненный и долгий, чтобы Симона согласилась на расставание. Она предлагает ему «сменный график ночь через ночь», но соперница, «немая от ярости», отказывается от какого-либо «улаживания», решительно настроившись на ее уничтожение. Ланцман признается в мемуарах, что эти месяцы были настоящей пыткой и для него («Заяц из Патагонии», 2009). Дело в том, что не бывает цивилизованных разводов, лишь разводы дикие.