Лувуа, однако, человек опытный и быстро понимает, что маленькая нахалка водит его за нос. Однажды вечером он застает Сидонию на коленях у Вильруа и достаточно спокойно, без особой злобы вычеркивает ее из своей жизни. Но злобой исходит семья. Курсель обо всем узнает и мстит: третирует жену, запрещает ей охоту и прочие светские удовольствия, отправляет ее в провинцию и даже, вступив в сговор со служанкой, ставит на туалетный столик отравленную воду, которая должна изуродовать ее. Сидония умылась, и ее лицо тут же покрылось волдырями. В бешенстве она приказывает девушке выпить остатки воды, та отказывается, и тогда Сидония отдает команду двум лакеям держать служанку: «Я заставила третьего открыть ей рот и влить воду. Сама не своя я побежала показаться господину де Курселю». Девушка на полу бьется в конвульсиях; Курсель проводит ночь рядом с ней, давая какие-то лекарства. Таков полутрагический-полуиронический рассказ Сидонии. Сама она тяжело заболевает и полтора месяца проводит в постели, лицо ее покрыто струпьями. У нее выпали волосы, она дрожит от слабости; полагают, что она «вот-вот умрет». Муж и свекровь тем временем одумались: молодая женщина не оставила завещания — и ничего тут больше не поделаешь, прощайте, мечты о богатстве. Исчерпав все способы для ее лечения, они обращаются к Богу, «которого прежде они мало знали», и дают зарок пешком дойти до Шартрского собора, если Сидония выздоровеет. Что же до Лувуа, то он регулярно справляется о ней, а когда навещает больную, едва узнает ее — до такой степени она изменилась. Сидония понемногу приходит в себя и в ожидании возвращения красоты решает удалиться в монастырь, где провела детство.
В семнадцать лет юная маркиза узнала, что жизнь состоит не только из удовольствий. Любовник Вильруа постепенно отдаляется от нее, но она о нем уже забыла. Муж из корыстных побуждений стремится сблизиться с ней. Лувуа регулярно наносит ей визиты, а она играет с ним в кошки-мышки: «Я так вошла во вкус, обманывая его, что уже не могла без этого обходиться». Она пускается во все тяжкие, окруженная такими же любителями удовольствий, выходцами из старейших семейств королевства или элегантными прихлебателями. Чем больше ее смех звенит в великосветских гостиных, тем тише становится муж: мечта о получении состояния велит ему терпеть до тех пор, пока он не получит исчерпывающих доказательств безнравственности супруги, чтобы иметь основания для ее судебного преследования и получить наконец право на ее богатство. На этом «Мемуары» Сидонии заканчиваются. Следующие двадцать лет она будет из кожи вон лезть, чтобы вернуть себе любовь, свободу и состояние.
Месть — это блюдо, которое подают холодным. Лувуа не смог терпеть насмешки и в конце 1667 года добился приказа короля заточить легкомысленную Сидонию в монастырь визитанток на улице Сент-Антуан. Это хороший урок, но урок контрпродуктивный: заточение и скука вызывают желание взбунтоваться и подпитывают вкус к беспутству. В монастыре Сидония встречает Гортензию Манчини, которая ждет там исхода возбужденного ею судебного процесса по поводу раздельного проживания с мужем; они на пару веселились и соревновались, которая из них сделает невыносимее жизнь монахинь, пытавшихся наставить их на путь раскаяния: наливали чернила в чашу со святой водой, бегали по дортуару с криками «ату!», когда добропорядочные дамы засыпали, наливали воду в сундуки, и она капала оттуда на пол, и выкидывали прочие фортели.
Несколько месяцев спустя обе узницы выходят на свободу. Они стали лучшими подругами, но однажды летом 1668 года Гортензия пришла навестить Сидонию и обнаружила у дверей карету маркиза де Кавуа. Раздраженная тем, что ее не примут, она рассказала обо всем мужу Сидонии, которого встретила по пути. Тот в приступе гнева и ревности вызывает Кавуа на дуэль, забыв о том, что вообще-то они добрые друзья. Об этом стало известно; помирившись, по крайней мере с виду, они бросились в ноги королю, крайне сурово относившемуся к дуэлям. Решением парламентского суда оба были отправлены в тюрьму Консьержери, где их посадили в одну камеру. Там их дружба возродилась, в результате чего судьи проявили к ним снисхождение и освободили досрочно.