Поскольку страсть — вещь иррациональная, молодые щеголи не желали за что-то отвечать в своих любовных играх: не чувствуя ни вины, ни ответственности, повинуясь зову природы и получая удовольствие от своей дерзости, они потакают собственным капризам. Существует модная разновидность либертинажа — обучение светской жизни: молодые люди испытывают свои возможности без каких бы то ни было обязательств. Это проходит вместе с молодостью. Зато цинизм Вальмона, героя «Опасных связей», расстающегося с президентшей де Турвель, имеет моральное и философское значение: «Прощай, мой ангел, я овладел тобой с радостью и покидаю без сожалений: может быть, я еще вернусь к тебе. Такова жизнь. Не моя в том вина»[36]. Эта знаменитая реплика высмеивает любые ссылки на сознание добра и зла, парализует внутреннюю работу и разрушает малейший намек на идеализацию любовных порывов. У либертинов конца XVIII века было желание поработить другого, лишить его чести, приличной репутации, а более всего — уважения к самому себе. Главной целью либертинов является не столько победа и обладание кем-то, сколько нарушение правил — вспомним Дон Жуана, выбиравшего себе очередную жертву.
Любовь как война, в которой есть победитель и побежденный; победитель презирает побежденного, манипулирует им, использует и приносит в жертву своему удовольствию, находит прелесть в том, чтобы удивлять и заставать врасплох. Эта опасная игра, стратегически выверенная, как действия офицера-артиллериста, нигде не описана так хорошо, как в романе Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782). Писатель возвещает о конце изнуренного света, в котором физический разврат приводит к развращенности духа. Разворачивается методичный план наступлений и отступлений охотника и его жертвы, вплоть до апофеоза — разрыва отношений; речь идет не только о разрыве с добродетелью и невинностью, но и с трансцендентностью любви.
Соблазнив добродетельную и робкую мадам де Турвель и овладев ею, три месяца спустя после начала их связи Вальмон посылает ей изящное прощальное письмо, из которого молодая женщина узнает о своем унижении: ее счастливая соперница — проститутка! Уверенный в своей неотразимости, он возвращается к ней, после того как она в последнем порыве добродетели решилась закрыть перед ним дверь, потому что, по злой иронии, он «не считал для себя приличным быть брошенным»; он снова бросает ее, когда ее нежность почти пленила его; последнее прощальное письмо ему продиктовала его дьявольская сообщница, мадам де Мертей. Мадам де Турвель, мучимая угрызениями совести и отвращением, умерла в монастыре. В этой войне полов маркиза де Мертей одержала победу, но победило зло. Схожую роль играет соблазнитель Роберт Ловелас, персонаж англичанина Ричардсона. Счастливая любовь — иллюзия, верность — химера, а невинных сердец не существует.
Добродетельная президентша де Турвель познала безразличие и жестокость — все то, чего смогла избежать принцесса Клевская, не давшая волю своим эмоциям. Подлинное чувство, легкая и щедрая жизнь, тихая радость медленно наступающей любви невозможны в ледяной фикции, в которой находят себя представители развращенного привилегированного меньшинства. Конечно, речь идет о литературном произведении, но в письмах его героев, стиль которых искусно меняется в зависимости от адресата, есть место и вопросам, и противоборствам — и все это придает повествованию правдоподобие, психологическое богатство и трагическое звучание.
Не все мужчины склонны губить женщин, но многие из них бывают непоследовательны. Женщины же лелеют мечту о любви, в которой, за неимением возможности общаться с миром, они видят цель своей жизни. Запертые в домах, они с радостью читают романы и идентифицируют себя с их героинями; с точки зрения врачей, книги распаляют воображение читательниц, вне зависимости от того, искушены они в литературном отношении или впервые открыли книгу. Мариво изящно и остроумно описывает соблазны, раздирающие самую благоразумную матрону: сначала она отвергает сомнительные предложения, затем уступает им, находя для себя тысячу оправданий: «Достоинство, с которым она испытывает угрызения совести, утешит ее в ее падении… вся ее добродетель отступает перед страстью; и вот уже не остается такого соблазна, какому не поддалось бы ее благородное и добродетельное сердце» («Французский зритель», 1722). Влюбленная женщина склонна приписывать своему чувству свойства великих историй любви, о которых она читала. Ее достоинства измеряются способностью к любви. Если тело женщины принадлежит мужу, то «сердце наше — нам», — утверждает мадам де Пюизье[37] устами своей героини, графини де Зюрлак.