В те редкие моменты, когда он прекращает быть безразличным к ней, ее гнев утихает, она перестает сомневаться в том, что любима; она ему в этом признается: «Я чувствую себя любимой, и это дает мне силы жить. Вы уничтожаете прошлое и будущее; вы больше не виноваты, я не несчастна». Собственная судьба не волнует ее, она убеждена не только в том, что будет забыта легкомысленным любовником, но и в том, что размеры «огромного горя», называемого любовью, почти мистические: «Ах, мой друг, все в вас поверхностно, все беспорядочно… Когда я вижу вас, я не нуждаюсь в вашей любви: в моей душе Небо, вашу душу я больше не сужу, забываю, что вы виноваты, я люблю вас!» Любовь — результат разыгравшегося экзальтированного воображения, и Жюли закрывается в некоем моральном превосходстве, спасающем ее от отчаяния.
Страдание постепенно захватывает не только душу, но и тело. Снедаемая горем, она почти не ест и успокаивается при помощи опиума; тем не менее она продолжает принимать у себя некоторых верных друзей — Морелле, Сюара, Тюрго, Кондорсе, стараясь скрывать свое состояние. Разрушение организма идет полным ходом, и начинается медленная агония. Даламбер дежурит у ее постели, когда она охвачена рыданиями, приступами кашля и судорогами, неутомимо преданный, нежный и несчастный, — ему она оставит все свои бумаги, и он, горюя, поймет, что не догадывался о ее тайнах. Гибер регулярно навещает Жюли; ее не утомляют эти визиты, у нее хватает ума и здравого смысла, чтобы сдерживать эмоции горькими или ироническими высказываниями о том, как ему не повезло быть любимым двумя женщинами, одна из которых — прикованная к постели старуха…
С приходом зимы состояние здоровья Жюли еще больше ухудшилось. Опиум помогает плохо. Гибер практически ежедневно находится у ее постели, а когда не может быть рядом, присылает кого-то за ее новостями. Даламберу удалось наконец добиться от нее согласия на консультацию известного доктора. Ей всего сорок два года, но ее легкие серьезно затронуты болезнью, она больше не встает, несмотря на то что наступила весна 1776 года. Последний удар судьбы ждет Жюли: апрельский приступ исказил черты ее лица, и она запретила Гиберу заходить к ней в комнату. Последняя записка, которую она написала 21 мая, накануне смерти, по-прежнему адресована ему: «Друг мой, я люблю вас». От момента разрыва до самой смерти она воплощает в себе любовное страдание, придавшее смысл ее жизни.
МАДАМ ДЮДЕФФАН И ГОРАЦИЙ УОЛПОЛ ЛЮБОВЬ В СУМЕРКАХ
Забудем навсегда любови, дружбы и интрижки; не будем любить друг друга…
Ну что вы, одни лишь страсти заставляют думать.
До какого возраста можно влюбляться и какие риски можно навлечь на себя при этом? Маркизе Дюдеффан семьдесят лет; она почти слепая, и она впервые в жизни самозабвенно любит мужчину, который на двадцать два года моложе ее и лица которого она не смогла бы описать. Ее любимый — англичанин Гораций Уолпол, сын важного министра; у него свежий цвет лица, сдержанное чувство юмора, часто сатирическое. В Итоне и Кембридже он получил лучшее образование из возможных и смотрит на мир с веселой снисходительностью; он терпеть не может любовных излияний и даже отказался читать «Новую Элоизу»; он боится всего, что может нанести урон его респектабельности, но с юношеских лет сохранил известный вкус к мечтам, о чем свидетельствует его роман «Замок Отранто». Франция кажется Уолполу страной изысканных и остроумных людей, иногда несколько сумбурных; француженки представляются ему прелестными благодаря своей грациозности и веселому нраву, а лучшей их представительницей в XVII веке была, с его точки зрения, мадам де Севинье.
В сентябре 1765 года, снабженный рекомендациями, он прибывает в Париж и попадает в прелестный золотисто-желтый муаровый салон мадам Дюдеффан в монастыре Сен-Жозеф на улице Сен-Доминик. Маркиза удалилась туда, как и многие одинокие женщины. Произошло это в 1747 году, за три года до смерти ее мужа, с которым прожила очень мало. Она дает знаменитые ужины, принимает у себя аристократов, дипломатов, писателей, космополитичных представителей света; педантов здесь не жалуют, предпочитая им естественность и легкость беседы. Хрупкая, прелестная, несмотря на морщины, она встает около пяти часов пополудни, ей помогает верный секретарь Виар; она не может оставаться без компании и поздними вечерами принимает у себя друзей, сидя в кресле, которое называет «бочкой», потому что, как Диоген, считает себя циничной, откровенной и лишенной предрассудков.