Когда в 1765 году Уолпол приехал во Францию, ему было сорок восемь лет. Он уже бывал в Париже за двадцать пять лет до описываемых событий и наслаждался небывалой для Англии атмосферой веселья и галантной свободы. Но Франция за несколько лет стала другой; свободомыслие философов и энциклопедистов сменилось нудными разговорами, смех вышел из моды, а Уолполу совсем не нравится серьезность: «Буду ходить во французский театр, покупать французский фарфор, но не буду ни изучать управление, ни размышлять об интересах наций», — ворчит он. В салоне мадам Жофрен собирается слишком много философов, у мадемуазель де Леспинас одна молодежь, а французы, ставшие англоманами, слишком сильно полюбили вист! Наконец он находит сатирическую легкость, которая ему так нравится, и обнаруживает он ее в золотисто-желтом салоне монастыря Сен-Жозеф. Здесь говорят о пустяках, обмениваются эпиграммами и остротами; простота, естественность, риторика и софизмы не допускаются. И здесь он стал своим.
Мадам Дюдеффан покорена; ей описывают вновь прибывшего как англичанина до мозга костей, с красивыми глазами, высокого и немного хрупкого, изысканного и флегматичного. Ей кажется, что в Уолполе, подающем неожиданные реплики и превосходящем даже ее самое в искушенности тона, она находит родственную душу. Уолпол увлечен цветами, садом, своим готическим замком, откуда видна Темза и камины которого сделаны по эскизам итальянских художников; он умеет делать комплименты пожилым дамам, ненавидит пафос и мелодраму. Между тем он признается другу, что жизнь сделала его «холодным и полным подозрений и сомнений». Принимать жизнь всерьез — значит видеть все ее безобразие, лучше смеяться, чем плакать. Эта очаровательная слепая семидесятилетняя дама забавляет его; когда весной 1766 года он сообщил ей, что уезжает, она предлагает ему дружбу. Уолпол любит переписку, но при определенных условиях: письма не должны нарушать его покой! У себя в замке он всегда будет рад отголоскам тысячи и одной парижской сплетни, изложенным самым изящным и живым пером своего времени, достойным таланта мадам де Севинье. Но вместе с тем он не доверяет этой «духовно развращенной слепой старухе», как он неучтиво называет ее, когда у него плохое настроение: ему уже пересказывали ее ласковые высказывания о нем, которые кажутся ему излишними; надо быть начеку.
Мадам Дюдеффан вплоть до этих пор жила весело — кутила, устраивала ужины и праздники. Внезапно весь ее мир встал с ног на голову. В семьдесят лет она полюбила, как двадцатилетняя, любовью горячей, бьющей через край, исключительной. Ее переполняет желание поделиться с этим боязливым мужчиной внезапным счастьем, которое их взаимопонимание дает ей. Она до такой степени обожает его, что называет своим «наставником». Но ей приходится сдерживаться, подавлять свое желание, быть скромнее. Для начала надо его успокоить. Ее первое письмо датируется 19 апреля 1766 года:
Начну с того, что постараюсь уверить вас в моей осторожности. Я не вижу ничего обидного в том, если вы мне на это указали; никто не узнает о нашей с вами переписке; я буду в точности следовать тому, что вы мне предпишете. Я скрываю свою печаль; за исключением председателя и мадам де Жонсак — мне очень нужно было поговорить с ними о вас — я никому не назвала вашего имени. Я бы испытывала отвращение, если бы мне пришлось делать такое признание кому угодно, кроме вас; но вы лучший из людей, и ваши намерения так чисты, что ни одно ваше действие или слово ни в коем случае не вызовет у меня какие-то подозрения. Если бы вы раньше сказали, что именно думаете обо мне, я была бы спокойнее и, следовательно, сдержаннее. Желание добиться, а добившись, разгадать заставляет вести себя неосторожно. Так получилось у меня с вами. К тому же мой возраст и уверенность в том, что я не схожу за сумасшедшую, создают иллюзию защищенности от выставления нас посмешищем. Поскольку никто нас не слышит, я хочу чувствовать себя свободно и сказать вам, что нельзя любить нежнее, чем я люблю вас. <…> Помните, что вы мой наставник и руководитель; не забывайте о том, что меня нужно воспитывать; я буду послушной.