Нетрудно догадаться, каков был ответ, но маркиза, нимало не смутившись, снова берется за перо два дня спустя:
Если бы вы были французом, я бы без колебаний сочла вас фатом; но вы англичанин и, следовательно, сумасшедший. С чего вы взяли, скажите, пожалуйста, что я поддалась романтическим порывам и позволила себе бестактность? Ладно бы только бестактность — с натяжкой можно так сказать, но романтические порывы приводят меня в ужас, я бы с радостью вырвала ваши глаза, о которых говорят, что они так прекрасны, но которые, как вы можете подозревать, не вскружили мне голову. Пытаюсь придумать, какое оскорбление я могла бы бросить вам в лицо, но у меня ничего не получается… знайте же и запомните хорошенько, что я не люблю вас больше, чем следует, и не переоцениваю ваших заслуг. Возвращайтесь, возвращайтесь в Париж, и вы увидите, как я буду вести себя. <…> После вашего отъезда все, что меня окружает, кажется мне еще более дурацким: боюсь, что меня поглотит невыносимая скука…
Письма следуют одно за другим в бодром темпе. Мадам Дюдеффан пишет 5 мая в полдень, 6 мая в половине четвертого, 10 мая в четыре, потом 21, 25, 26 и 27 мая. Письма Уолпола она складывает и бережно хранит в шкатулке. Даже когда она говорит о дружбе, ее излияния очень похожи на любовные: лишь единственному живому существу она доверяет заботу о том, чтобы сделать ее счастливой, он — предмет всех ее мыслей, и она с бьющимся сердцем ждет его ответов. В письме от 5 мая она оправдывается и тем самым выдает свои чувства:
Я ничего не хочу делать без вашего на то согласия, я хочу все время быть вашей дорогой малышкой и чтобы вы вели меня, как ребенка: я забываю, что прожила жизнь, мне как будто всего тринадцать лет. <…> Если бы я получила от вас холодное письмо, я бы рассердилась и мне было бы стыдно. Мне ничего не известно о том, как на вас может сказаться отсутствие; ваша дружба была, возможно, мимолетной: но нет, я в это не верю; что бы вы тогда ни говорили, я никогда не считала вас бесчувственным; вы не смогли бы быть ни счастливым, ни милым без дружбы; и я определенно та, кого вам следует любить. Не надо мне говорить, что у меня в голове романы; я очень далека от всего этого и ненавижу подобное; все, что похоже на любовь, мне отвратительно, и я почти радуюсь тому, что стара и уродлива, и не могу заблуждаться по поводу чувств, которые ко мне испытывают, и тому, что слепа, потому что уверена, что сама не смогу испытывать никаких чувств, кроме чистейших дружеских; но я безумно люблю дружбу, мое сердце существует только для нее.
Неосторожная маленькая старушка! Ответ Уолпола груб, суров, эгоистичен. Он думал, что будет общаться с остроумной маркизой, которой восхищаются Монтескье и Вольтер, что беседы с ней, полные анекдотов, заменят ему парижскую жизнь, — и вот он неожиданно вынужден отвечать на излияния чувств и защищаться от агрессивных призывов к нежности, которых он сторонился на протяжении всей своей жизни! Любовь, какое ненавистное слово! В первую очередь он боится быть смешным, думает о том, что будет высмеян, если проявит слабость. А если еще Черный кабинет вскроет его почту… Он пресекает в корне:
Вернувшись в Строуберри-Хилл, я обнаружил ваше письмо, огорчившее меня как нельзя сильнее. Что же, мадам, ваши ламентации никогда не кончатся? Вы заставляете меня раскаиваться в собственной искренности; следовало ограничиться отношениями попроще; почему я принял вашу дружбу? Ради вашего удовольствия, а не для того, чтобы добавить вам проблем. Вечное беспокойство, вечные подозрения! Вот уж действительно, если дружба приносит те же неприятности, что и любовь, но не дает удовольствия, доставляемого любовью, я не вижу ничего, что побуждало бы дружить. Вместо того чтобы показывать мне привлекательные черты своей дружбы, вы демонстрируете темные ее стороны. Я отказываюсь от дружбы, если она порождает только лишь горечь. Вы потешаетесь над письмами Элоизы, но ваши еще более слезоточивы… Неужели я рожден для того, чтобы стать героем эпистолярного романа? <…> Будьте благоразумной женщиной, в противном случае я буду заимствовать ответы из «Португальских писем»[52].
Письмо ранило бедную женщину, но она ответила не без достоинства:
Возможно, англичане суровы и жестоки, не знаю, но знаю, что они самонадеянны и дерзки. Знаки дружбы, предупредительность, желание увидеть их вновь, скуку, грусть, сожаление о расставании они воспринимают как безудержную страсть. <…> Прошу вас быть уверенным, что вы не вскружили мне голову и что я не собираюсь думать о вас больше, чем вы обо мне. Засим прощайте.