В «Письме» указывалось, что разногласия в компартии Грузии, разногласия между её ЦК и Заккрайкомом, ЦК РКП впервые обнаружили себя ещё на первом съезде КПГ, в феврале 1922 года. Именно тогда Мдивани, Махарадзе, Кавтарадзе, Цинцадзе и Торошелидзе проявили «уклон к национализму». Во второй раз проявила себя группа «уклонистов» уже в феврале, на Первой конференции закавказских партийных организаций, выступив решительно против образования Закавказской Федерации.
Несмотря, продолжало «Письмо», на постановление ОБ, осудившее трения в КПГ, принявшие «исключительно уродливый характер», группа Мдивани не отказалась от своей линии. По её предложению «группа нефтяных резервуаров в Батуме, составляющая собственность всей Федерации (Закавказской. — Ю.Ж.), денационализируется без ведома ЦК РКП и передаётся в аренду “Стандарт ойл”, против чего ЦК РКП вынуждена была принять меры к аннулированию договора с этим обществом». В Константинополе начались «переговоры об открытии в Тифлисе отделения Оттоманского банка», правительство Грузии отдало распоряжение о создании пограничных кордонов, призванных отделить республику от её соседей — России, Азербайджана, Армении. Наконец, ЦК старого состава откровенно саботировало решение ЦК РКП о незамедлительной высылке всех без исключения меньшевиков.
«Письмо» отметило и иное. «Конфликт достиг высшей точки после известного постановления пленума ЦК РКП 6 октября 1922 года об образовании Союза советских республик. «22 октября утром ЦК компартии Грузии, констатируя своё расхождение с Заккрайкомом», подало в отставку. 22 октября вечером Заккрайком принял отставку ЦК Грузии и предложил ЦК РКП список нового ЦК Грузии, прося утверждения. 26 октября Оргбюро утвердило отставку и санкционировало новый состав ЦК Грузии».
Далее в «Письме» цитировалось послание Ленина от 21 октября и телеграмма Каменева и Бухарина, отправленная 23 октября, и отмечалось: в середине ноября президиум ЦК компартии Грузии нового состава обратился в Заккрайком с просьбой «всех руководителей этой антипартийной работы, разлагающей местные организации, откомандировать для работы вне Грузии». И отмечалось, что комиссию, направленную из Москвы, образовали по предложению не кого-либо, а Махарадзе, Мдивани и Цинцадзе.
Завершалось же «Письмо» так: «Дальнейшая поддержка сторонников тов. Мдивани стала невозможной и недопустимой, что отзыв указанных выше четырёх товарищей, в том числе и тов. Мдивани, является единственно возможным выходом из положения»{49}.
Здесь следует отметить весьма показательную деталь, характеризующую рыцарскую позицию Сталина в «грузинском деле». За несколько дней до заседания ПБ, 25 января, к нему поступило крайне неприятное, но слишком серьёзное, чтобы его игнорировать, сообщение: «В прилагаемом номере «Социалистического вестника» (журнала, издававшегося в Берлине с 1921 года российскими меньшевиками-эмигрантами. — Ю.Ж.) напечатаны точные тексты наших шифровок о грузинских делах. Обращаю Ваше внимание на содержание: 1) телеграммы, адресованные только Заккрайкому или тов. Орджоникидзе через реввоенсовет ОКА (Отдельная Кавказская армия. — Ю.Ж.), не попали в руки меньшевиков; 2) попали в их руки только те телеграммы, которые были адресованы в ЦК КПГ старого состава»{50}.
Как бы не заметить полученное сообщение Сталин не имел права. Возглавляемый им секретариат ЦК отреагировал, то есть принял решение хотя и 25 января, но после заседания ПБ. Сознательно, чтобы не усугублять и без того тяжкую вину тифлисских смутьянов. Документ гласил:
«Факт передачи секретного доклада тов. Махарадзе редакции меньшевистского “Социалистического вестника” и новые факты пропажи шифротелеграмм тт. Ленина и Сталина на имя грузинского ЦК старого состава, а также пропажи шифротелеграмм секретаря грузинского ЦК тов. Сабашвили на имя ЦК РКП (притом все эти шифротелеграммы опубликованы теперь же меньшевистским органом № 2, 1923 г.) с несомненностью говорят о том, что с аппаратом грузинского ЦК, организованном ещё год назад, крайне неблагополучно.
ЦК РКП постановляет: поручить Заккрайкому строжайше и особо секретно расследовать дело пропажи шифротелеграмм и срочно обновить состав исполнительных органов ЦК Грузни, тов. Сабашвили снять с поста секретаря ЦК Грузии»{51}.
На том «грузинское дело» вроде бы было закрыто. Но буквально через неделю ПБ пришлось заняться им вновь. Вернее, рассмотреть просьбу секретаря Ленина — Л.А. Фотиевой, технического секретаря ПБ М.И. Гляссер и управляющего делами Совнаркома РСФСР Н.П. Горбунова выдать им материалы комиссии Дзержинского. Мол, с ними захотел познакомиться Владимир Ильич. Членам ПБ пришлось согласиться, хотя и с серьёзной оговоркой: «Разрешить секретариату ЦК материалы выдать, вопрос о докладе т. Ленину результатов отложить до заключения профессора Ферстера (лечащий врач Ленина. — Ю.Ж.)»{52}. Казалось бы, всё просто и ясно. Но — лишь на первый взгляд. Мало того, именно с запроса Фотиевой начинается серия загадок, не разъяснённых и поныне.