– Какую работу? – спросил он.
– Не знаю, – ответила Ноэль. – Я бы могла работать манекенщицей, папа.
Так все и решилось.
В течение следующей недели ежедневно во второй половине дня Жак Паж приходил домой с работы, тщательнейшим образом мылся, чтобы избавиться от запаха рыбы, надевал свой лучший костюм и спускался на главную улицу города, Канебьер, ведущую из старой гавани в богатые кварталы. Прогуливаясь по ней туда и обратно, он изучал там все ателье мод, не замечая, насколько нелепо он, неуклюжий крестьянин, выглядит в мире шелка и кружев, но ему это ничуть не мешало. Паж просто искал то, что ему нужно, и наконец нашел, дойдя до «Бон Марше», самого шикарного в Марселе ателье женской одежды. Однако он выбрал это заведение отнюдь не за его изысканность. Жак остановил на нем свой выбор, потому что им владел Огюст Ланшон, безобразный лысый человек старше пятидесяти лет, с маленькими толстыми ножками и дрожащим ртом скупердяя. Его жена, крохотная женщина с продолговатым лицом, выступающими скулами и резко очерченным носом, хозяйничала в примерочной, следя за работой портных и сурово покрикивая на них. Стоило Жаку Пажу взглянуть на господина Ланшона и его жену, как он тут же понял, что нашел решение своей проблемы.
Ланшон с отвращением посмотрел на плохо одетого незнакомца, входящего к нему в ателье.
– Слушаю вас. Что я могу для вас сделать? – грубо спросил Ланшон.
Не обращая внимания на грубый тон Ланшона, Жак Паж ткнул его своим толстым пальцем в грудь и, самодовольно улыбаясь, сказал:
– Это я могу кое-что сделать для вас, месье. Я собираюсь разрешить своей дочери работать на вас.
С выражением крайнего недоверия на лице Огюст Ланшон уставился на неотесанного незнакомца.
– Вы собираетесь разрешить...
– Завтра в девять утра она будет здесь.
– Я не...
Жак уже исчез. Через несколько минут Ланшон окончательно забыл об этом происшествии. На следующее утро, в девять часов, взглянув на вход в ателье, он увидел в дверях Жака Пажа. Ланшон хотел было сказать своему управляющему, чтобы тот вышвырнул Пажа вон, но вдруг заметил у него за спиной Ноэль. Отец и его невероятно красивая дочь шли прямо к Ланшону. Папаша широко улыбнулся и представил ему Ноэль.
– Вот она, готова приступить к работе.
Огюст Ланшон не отрываясь смотрел на девушку и облизывал губы.
– Доброе утро, месье, – с улыбкой поздоровалась Ноэль. – Отец сказал мне, что у вас для меня есть работа.
Потерявший дар речи Ланшон утвердительно кивнул головой.
– Да, я... я полагаю, мы сможем что-нибудь подыскать вам, – удалось ему, заикаясь, выдавить из себя фразу. Ланшон изучал ее лицо и фигуру и не верил своим глазам. Он тут же представил себе, какое это наслаждение – лежать на ее нагом теле.
Жак Паж стал прощаться:
– Ну что ж, оставляю вас вдвоем, чтобы вы могли получше познакомиться.
Он сильно хлопнул Ланшона по плечу и хитро подмигнул ему. Этот жест можно было истолковать десятью разными способами, но ни один из них не оставил у Ланшона ни малейшего сомнения относительно намерений Пажа.
Первые несколько недель Ноэль казалось, что она перенеслась в другой мир. Женщины, посещавшие ателье, носили красивую одежду и отличались изысканными манерами, а сопровождавшие их мужчины не имели ничего общего с теми грубыми и шумными рыбаками, среди которых она выросла. У Ноэль создалось впечатление, что впервые в жизни ее ноздри освободились от рыбного зловония. Раньше она никогда не обращала на это внимания, потому что запах рыбы представлялся ей неотъемлемой частью ее существования. Теперь же все вдруг изменилось, и только благодаря отцу. Девушка гордилась тем, как отец сговорился с господином Ланшоном. Два или три раза в неделю они отправлялись вместе пропустить рюмочку коньяка или выпить пива, а когда возвращались, между ними устанавливался некий дух товарищества. Поначалу Ноэль невзлюбила Ланшона, но он вел себя с ней осторожно. От одной из девушек Ноэль узнала, что жена Ланшона как-то застала его в кладовой с манекенщицей, схватила ножницы и чуть его не кастрировала. Ноэль видела, что Ланшон не спускает с нее глаз, но он всегда оставался предельно вежливым. «По-видимому, – рассуждала она, – он боится моего отца». И это ее вполне устраивало.
Дома у них стало намного спокойнее. Отец больше не бил мать, и постоянная грызня между ними прекратилась. На стол стали подаваться бифштекс и жаркое, а после обеда отец доставал новую трубку и набивал ее дорогим табаком из кожаного кисета. Он купил себе выходной костюм. Международное положение продолжало ухудшаться, и Ноэль часто слышала, как отец говорил с друзьями о политике. Все они были встревожены надвигавшейся угрозой и страшно боялись потерять средства к существованию, и только Жак Паж, казалось, не беспокоился о своем будущем.