Спустя несколько дней Лили застенчиво показала мне свой шкафчик, где висело свежее фото из модного журнала. На нём был актёр из «Тройного креста». Я подняла брови.
— Больше никакого Энди Лоуренса, м? — спросила я, пытаясь скрыть боль в голосе.
— Мне не понравилось, как он поступил с тобой, — сказала она, вскинув подбородок. Я благодарно коснулась её плечом, но как только мы свернули в следующий коридор, она не удержалась и наклонилась ко мне, шёпотом спрашивая: — А он хорошо целуется?
Мне пришлось признаться, что да. А затем сидеть весь урок, впившись ногтями в ладони, стараясь не думать о том поцелуе, причём так мечтательно, будто я хотела бы повторения, вместо понимания, что это ужасное и унизительное воспоминание, которое лучше бы забыть навсегда.
• • •
А затем случился звонок.
На третьей неделе учебного года Скотт организовал подготовительные занятия перед нашим первым большим тестом по математике. Когда к нему записалось больше человек, чем могло бы поместиться у него дома, я предложила провести занятия у меня. Тесс была взволнована: она приготовила печенье и наводила порядок в гостиной до последнего, пока Барри не утащил её. Сначала мне было страшно сидеть здесь с одноклассниками, вспоминая прошлый раз, когда здесь собралось так много народу и все смотрели на мужчину в кресле. Но чем больше человек приходило, наполняя комнату весёлыми голосами, тем больше меркло то воспоминание, как рисунок, стёртый с доски.
Лили пыталась вспомнить теорему Ролля, когда тётушка вновь прокралась в гостиную. На этот раз она похлопала меня по плечу.
— Тебе звонят.
Подумав, что звонит кто-то из опаздывающих на занятие, я поспешила к телефону, одним глазом поглядывая в сторону гостиной на случай, если они забегут далеко вперёд.
— Квинн, — голос на том конце провода театрально вздохнул. — Ты самый неуловимый человек, которого я знаю.
Меня бросило из жара в холод в мгновение ока.
Энди. Он нашёл мой номер. Он позвонил.
Опоздав на месяц.
Я хмуро уставилась в стену с цветочными обоями.
— Как ты узнал этот номер?
— Разве я не упоминал, что мой папа — президент?
Смешно.
— Почему ты мне звонишь?
— Потому что мне, наконец, разрешили.
Мой пульс участился, я ногой закрыла дверь в гостиную.
— Объясни.
Он невесело хохотнул.
— Там, в Канзасе, они просто взбесились, Квинн. Чтобы помочь твоей подруге, мне пришлось признаться, что мы с тобой встречаемся. И… — он прочистил горло. — Что у меня чувства к тебе. Мой папа не обрадовался. Но помог — своим особенным, совершенно политизированным способом. Из-за которого… — я слышала, как он громко сглотнул, его дыхание стало неровным. — В общем, да. Прости меня за это. Мне правда очень жаль. Я… Я и представить не мог, к чему это приведёт, а надо было. Я же не первый день в политике, должен понимать. Но иногда я бываю полным идиотом, — он нервно усмехнулся. И замолк.
У меня кружилась голова.
— То есть это не было… уловкой?
— Что? — в его голосе прозвучало искреннее недоумение. — Погоди… Ты что, пересмотрела Фокс-Ньюс? Ты же это не серьёзно, Квинн.
— Тогда почему ты мне не позвонил? — моя рука сжала трубку древнего кухонного телефона с такой силой, что пластик затрещал. — Прошло много времени, Энди.
30 дней и 22 часа, если точно. Не то чтобы я считала.
— Я был под домашним арестом. Никакого телефона. Выход в Интернет только под присмотром. Да, звучит странно, но… Это Белый дом, как никак. Уж где-где, а там могут обеспечить круглосуточный надзор. Но вот теперь начались занятия в школе, и с меня решили снять наказание. Особенно теперь, когда ты пропала с радаров. Я думал, что тебя тоже заперли на какой-нибудь суперсекретной базе Куперов, но твоя мачеха сказала, что ты уехала…
— Мэг? — я выпрямилась. — Это она дала тебе этот номер?
— Ага. После того, как я объяснил ей всю серьёзность ситуации, она… ну, сначала она бросила трубку. Но я перезвонил. Кажется, двенадцатый по счёту звонок всё-таки её убедил. Ты же знаешь, каким настойчивым я могу быть, когда того требует ситуация.
— И эта ситуация требовала двенадцать телефонных звонков? — я упёрлась ладонью в столешницу, чтобы удержать равновесие. Устоять перед его притяжением.
— Тринадцать. Четырнадцать, если считать этот, — он напряжённо хохотнул. — Эмммм, ты не слышала, как я сказал, что у меня есть чувства к тебе? Мне повторить по слогам?