а по необходимости. Все пиренейские пастухи — зоо-филы. Высшее наслаждение для них — ублажаться ноздрями теленка, который одновременно лижет им тестикулы. На всех горных пастбищах, куда редко кто забирается, у каждого пастуха есть любимая коза. Мы знаем это от баскских кюре. Надо было бы этим кюре ухаживать за беременными козами и собирать их приплод. Эконом Оша вполне мог бы с этим справиться, не раскрывая тайну исповеди (в любом случае это было бы недопустимым религиозным злоупотреблением); он мог бы через кюре получать весь этот чудовищный приплод; кюре требовал бы, чтобы кающийся передал свою любовницу в руки местного уполномоченного, при этом имя любовника сохранялось бы в тайне. Не вижу никаких препятствий к тому, чтобы обернуть к выгоде, использовать для развития человеческих познаний зло, которого никак нельзя избежать» («Erotika Biblion», 1783).
В самом деле, чрезмерная волосатость Полифема, Исава, Самсона или Навуходоносора могла бы навести на мысль, что они были плодами совокуплений с дикими или домашними животными. Животные положили начало таким народам, как датчане, айны, арии, яванцы, и племенам краснокожих, чьи тотемы они собой представляют. Они даже породнились с ними королевскими семьями: змеи и драконы в Фивах, Афинах и Нагпуре; быки в Кноссе; леопарды и акулы в Дагомее. Мужчины-собаки или мужчины-львы, бородатые женщины не раз поражали умы наших предков и становились предметом восхищения или ужаса, а затем жертвами содержателей ярмарочных балаганов, которые безжалостно их эксплуатировали. Большая часть этих существ, пораженных лицевым или общим гипертрихозом (Крао, Юлия Пастрана, Евтихиев, Петров, Биб-ровский, если ограничиться лишь самыми известными примерами), принадлежала к «волосатым» семьям. У Адриана Евтихиева, посмотреть на которого в 1873 году сбегался весь Париж, как пишут доктора Ле Дубль и Брока, «лоб, веки, уши, щеки, губы, подбородок, отверстия обеих ноздрей и входы в оба слуховых канала, шея, туловище и члены (за исключением ладоней рук и ступней ног) были покрыты длинными, тонкими, волнистыми светлыми волосами, кое-где перемешанными с темными; волосы на теле были намного более редкими и не такими шелковистыми, как на голове; на шее и сзади на верхней части тела они удлинялись и сгущались, образуя два пучка в пять сантиметров шириной каждый, как на плечах у кабана. В то время, да и в течение всей его жизни, у него было всего пять зубов: верхний средний левый резец и четыре нижних резца, отстоявших один от другого, они выросли у него только в семнадцатилетнем возрасте и были уже почти совсем сточены». Разве это не лучший портрет ликантропа?
Труды древних ученых-тератологов: Олауса Магнуса, Конрада Ликосфена, Алдрованда, «Нюрнбергская хроника» и множество других полны преданий о девушках, соблазненных медведями, а также о мужчинах с волчьими хвостами, чей пояснично-крестцовый гипертрихоз поражал в свое время воображение Ганнона, Павсания и Ямвлиха. Наконец, что, правда, случалось, крайне редко, обнаружение детей, воспитанных животными, придавало известное правдоподобие ликантропическому мифу. Конечно, брошенные или потерянные дети могли быть приняты волками или медведями и, воспитанные ими, в точности усвоить их нравы и обычаи. Всем известна сила материнской любви волчиц, а гормональной гиперсекрецией можно было бы объяснить, в частности, легенду о Ромуле и Реме.
История Маугли — не такая уж новость, поскольку, как утверждает Ле Луайе (Le Loyer), в 1544 году был обнаружен ребенок, в трехлетнем возрасте унесенный волками; он научился делить с ними добычу, ползать на животе, он не боялся холода и очень быстро бегал («История призраков»). С трудом прирученный, точно так же, как дети-медведи из Венгрии и Литвы (1661 и 1767 годы), «авейронс-кий дикарь» (1798), сестры Амала и Камала (1920) и дитя-газель из сирийской пустыни (1946), этот ребенок явно предпочитал жить среди волков, а не среди людей.
Если все упоминавшиеся до сих пор случаи были подлинными, то, как уже доказано, в недавней истории Раму, истории ребенка-волка из Лакхнау, вымысла больше, чем реальности. У этого ребенка, как утверждал, в частности, профессор Валуа, «проявлялись все признаки обычной физической дегенерации. Кроме того, родители мальчика, вероятно, были сифилитиками или алкоголиками». В этой истории, прибавил он, нет ничего такого, что должно нас смутить: «В Индии и в Африке мне часто встречались такие маленькие существа с отклонениями, они не умели ни ходить, ни говорить и влачили жалкое существование, приспосабливаясь, как могли... Так что Раму — вовсе не «ребенок-волк», несмотря на утверждения индийских врачей (?), но несчастный малыш, брошенный родителями, умственно неразвитый и низведенный до почти животного состояния» (см. «L'Aurore» от 17 февраля 1964 года). Те же соображения вполне применимы и к «ребенку-обезьяне», которого поймали в конце сентября 1961 года на севере Ирана, к Басса-Жану (Bassa-Jaon) из страны Басков и, кто знает, может быть, и к «ужасному снежному человеку» из Центральной Азии?