«Начиная с семи- или восьмилетнего возраста, — рассказывает Бертран, — у меня заметили своего рода помешательство, но оно не толкало меня ни на какие бесчинства; я довольствовался тем, что гулял в самых темных уголках леса или проводил иногда целые дни в глубочайшей печали.
И только 23 или 25 февраля 1847 года мною овладело какое-то бешенство и заставило совершить те поступки, из-за которых я и арестован. Вот как это со мной случилось: однажды я отправился гулять за городом с одним из моих приятелей, мы шли мимо кладбища и из любопытства туда забрели. Накануне там похоронили какого-то человека; могильщик, застигнутый дождем, не до конца забросал яму землей, да к тому же еще оставил рядом свои инструменты. При виде их меня посетили черные мысли; у меня как будто сильно заболела голова; сердце бешено заколотилось, я больше не владел собой и нашел какой-то предлог, чтобы вернуться в город. Избавившись от своего товарища, я снова отправился на кладбище, схватил лопату и стал копать. Я уже вытащил мертвое тело наверх и принялся наносить ему удары лопатой, что была у меня в руках, с яростью, которую я и сейчас не могу себе объяснить, когда в ворота кладбища вошел рабочий. Я сразу встал, но уже никого не увидел. Тот человек пошел сообщить обо всем властям. Тогда я поспешил выбраться из ямы и, полностью покрыв тело землей, убежал, перепрыгнув через кладбищенскую ограду...
Со дня последнего преступления прошло четыре месяца. Все это время я был спокоен; мы вернулись в Париж; я считал, что мое помешательство прошло, и тут мои друзья предложили мне пойти с ними на кладбище Пер-Лашез.
Мне понравились темные аллеи кладбища, и я решил погулять там ночью. Я в самом деле пришел туда в десять часов вечера. Перебравшись через стену, я гулял примерно полчаса, обуреваемый самыми черными мыслями; потом я, без всяких инструментов, стал выкапывать мертвеца; я с легкостью разорвал его в клочья, потом ушел в невменяемом состоянии. Это случилось в июне месяце...
Начались события 1848 года. С тех пор мой полк только и делал, что переходил с места на место, и в Париж мы вернулись лишь в июне. Сам я был откомандирован у одной деревни в окрестностях Амьена и оказался в Париже только 17 июля.
После нескольких дней отдыха болезнь одолела меня снова и сильнее прежнего. Мы были в лагере Иври; ночью часовые стояли близко один к другому, им был отдан строгий приказ, но ничто не могло меня остановить. Я сбегал из лагеря каждую ночь и ходил на Мон-парнасское кладбище, где предавался величайшим бесчинствам.
Первой жертвой моей ярости оказалась молодая девушка; я изуродовал ее, а затем разбросал ее члены. Это надругательство произошло около 25 июля 1848 года; после того я возвращался на кладбище всего два раза. Первый раз, в полночь, при ярком лунном свете, я увидел сторожа, который с пистолетом в руке расхаживал по дорожке. Я сидел на дереве у стены и собирался спрыгнуть за ограду; он прошел совсем близко и не увидел меня. Когда он удалился, я ушел, так ничего и не сделав. Во второй раз я выкопал старуху и ребенка, с которыми поступил так же, как и с
прежними моими жертвами; даты этих двух последних преступлений я вспомнить не могу. Все остальное случилось на кладбище, где похоронены самоубийцы и умершие в больнице. Первым человеком, вырытым мной в этом месте, был утопленник, которому я только распорол живот, и случилось это 30 июля. Надо заметить, что я никогда не мог изуродовать мужчину. Я почти никогда к ним не притрагивался, тогда как с бесконечным наслаждением разрезал на куски женщину. Не знаю, чем можно это объяснить.
Со дня эксгумации трупа, о котором я только что рассказал, и до 6 ноября 1848 года я выкопал и изуродовал четырех мертвецов, двух мужчин и двух женщин; последним было не меньше чем по шестьдесят лет. Я не могу назвать точную дату этих эксгумаций. Они происходили примерно через каждые две недели.
6 ноября в десять часов вечера кто-то выстрелил из пистолета в ту минуту, когда я перелезал через ограду кладбища; пуля пронеслась мимо. Это происшествие меня не обескуражило; я улегся на сырую землю и проспал на жестоком холоде не меньше двух часов. Я пробрался на кладбище и выкопал там тело утопленницы. Я изувечил ее...
Поначалу я предавался бесчинствам, о которых говорил, лишь немного выпив, а потом мне уже не было необходимости возбуждать себя вином; простого недовольства было достаточно, чтобы толкнуть меня на дурное дело.