«Ах, разбойник мой благоразумный, – с горечью закручинился Форт, – как же ты попал! Только до срока не вылезай. Хоть бы тебе патронов хватило...»
– Или бомбу туда бросить? – задумчиво молвил отрядный техник.
Форт прикинул, как бы врезать ему ногой. Можно напрячься и сделать из этой компании кучу мяса, мятого с костями... Нет, слишком разбрелись, все с бластерами. Не ровен час, огневой шнур в голову схватишь – где потом глаза менять? в «Роботехе» таких не вставляют. Он пригляделся радаром к запалам гранат. Нет, принцип их действия – механический, луч не поможет.
– Сдурел? – покосился главарь. – Патроны лопнут, жмурик не всплывёт. Сидеть и ждать!
«Да, парни, для вас это самое верное! Но не завидую вам, если вы его дождётесь».
– Пошли, удалец! – позвал Дука. – Путь не близкий; тебе будет время поразмыслить, о чём говорить с Папой.
Шагая в наручниках под круговым конвоем ньягонцев, каждую секунду готовых пустить в ход бластеры, Форт почти блаженствовал. Как ни взгляни, это лучше, чем нырять в помои, гадать, куда смоет тебя бушующая река грязи, или ломать голову над гамлетовским «Быть или не быть?», стоя на краю сифона, ведущего в неизведанные тартарары. У арестанта есть хоть какая-то определённость и пусть тусклые, но конкретные виды на будущее.
Удача и неудача чередовались самым невероятным образом. Позапрошлой ночью он провожал на Иссу издёрганную Коел в кандалах. Коел явно хотела остаться, всюду ей чудились недобрые знамения – то запуталась в цепях и чуть не упала, то фото на карточке не похоже на неё, то перепроверяют разрешение па вывоз, а лифт вот-вот улетит. Еле спровадил! И что теперь? она вольная, дознаватели Гэлп с неё пылинки сдувают, а её хозяин-миллионер – скован после купания в нечистотах и находится на пути то ли к эшафоту, то ли к мастерам заплечных дел. У фортуны нет полярности, она – рулетка в казино.
Вели Форта долго – извилистыми кружными путями, по неосвещённым коридорам. Первая половина суток миновала, началась днёвка. Чёрный город немного стих, стало не так людно; кое-где в проходах спали на полу, раскатав ветхие и дырявые губчатые подстилки. Идущие впереди расталкивали спящих ногами и велели живо убираться с дороги.
За прочными воротами широкого тоннеля открылась фешенебельная нора Старшего Окурка. Двери, двери, двери – за каждой новой дверью комнаты всё просторней и роскошней. Полы лаковые, стены в коврах, какие-то плевательницы, не то антикварные пепельницы дымятся, помосты-возвышения с плетёнками, переливающимися бисерным рисунком, расписные ширмы и шёлковые занавеси с бахромой.
Чем дальше, тем строже и крепче охрана. В конце концов накачанные ушастики раздвигают створки, покрытые художественной резьбой и инкрустацией металлами по дереву – открывается зал с гобеленами, где потолок затянут тканью, на полу бело-жёлтым деревом в чёрном паркете выложены дорожки для хождения, а сидячие помосты застланы коврами. Вежливо поклонившись низкой притолоке, Форт провел сканером по дверной коробке – ого! под гобеленами спрятан опускной изолирующий щит. Похоже, с носителя серии «ганза». Сигнал тревоги – он рухнет, наглухо отсекая помещение от мира. А здесь всерьёз заботятся о безопасности!..
На возвышении напротив входа восседали двое: по центру – насупленный и плотный бритоухий самец в одеждах из тонкой тиснёной кожи кровавого цвета; справа и кзади от него – лемур потоньше, глядящий исподлобья с недоверчивым прищуром, сильный и изящный, сложивший руки на груди. По подрезанным ушам и искусно, почти художественно разорванным ноздрям в нём угадывался видный, знаменитый криминальными деяниями удалец.
У стены по обе стороны помоста стояли охранники, державшие бластеры на изготовку, а над головами сидящих висел большой бубен с бородой из узловатых верёвочек, украшенный по ободу высушенными ушами и хвостами. На ударной поверхности было во весь бубен намалёвано чёрным сюрреалистическое лицо: венчик из пяти глаз, два носа и рот с бессчётным количеством зубов, причём все сплошь – длинные клыки.
«Икона, что ли?..»
Учуяв амбре, исходившее от тела и одежды Форта, все скривились и наморщили носы.
– Ну что, сыночек – вот и свиделись! – сказал кожаный, не отводя тяжёлого взгляда.
– Это вы мне? – уточнил Форт, не веря услышанному.
– А то кому же?! – Кожаный нехорошо осклабился. – Какой бы там обряд Унгела ни справляли, мне на них – тьфу! Усыновили тебя не по правде, это любой мудрец подтвердит. Ты, как бы оно ни было, мой сын и только мой.
Мир, и без того перекошенный, кувырком встал на уши. Форта озарило ощущение полной и окончательной путаницы – ловили не его, и слова бритоухого адресованы не ему.
Но тогда – кто же такой Pax?!.
– Мало ли, как ты ко мне в письмах обращался... – продолжал кожаный.
«Что ещё за письма?!.»
– ...никаким письмам наше родство не поколебать. Помнишь письма-то свои, какие они были?
– Обычные, – повёл плечом Форт.
– Обычные? Отцеубийцы такие письма пишут, а не любящие и почтительные сыновья!
Тут в диалог вмешался предводитель группы захвата:
– Значит, Мусултын, ты своего сынка признал.
– Как не признать. Вырос, конечно, за шесть годов, мышцы накачал, волосом потемнел, а всё такой же – упрямец, гордец и наглец.
– Твоё слово – золотое. Так что вели выдать сорок мириадов, как было объявлено.
– А может, и не он это, – подал голос гибкий лемур, молчавший справа. Интересно, что за гуманоид?.. Коел кляла какого-то Окурка Маджуха, человека жестокого и особо приближенного к Мусултыну. Его именем тут детей пугали.
– Тебя, Маджух, никто не спрашивал, – наугад процедил Форт, наблюдая за реакцией Папы. У гибкого дрогнули веки, шевельнулись пальцы, а Мусултын тряхнул головой с довольным: «Иййях!»
– Вот как! с первого погляда – и по имени! Помнишь, как Маджух тебя натаскивал?
Чтоб ярче выказать пренебрежение этим эпизодом чужой биографии, Форт рывком отвернул голову к левому плечу, как Pax: «Ответа не жди!» После чего вновь одеревенел в своей непреклонности.
– Он! – Папа ладонью хлопнул себе по колену. – Что ж, Дука Подвальный, ты награду заслужил. Сполна получишь.
– Благодарствую, Папа. – Косолапый степенно, но довольно низко поклонился. – Моё старание – к твоим услугам. Рад, что ты отметил Кабельную Ветвь своей признательностью.
– Да, ты вожак первостатейный, и удальцы у тебя резвые, на всё горазды. Это я учту. Отошли-ка их, Дука; здесь несут охрану только мои.
– Будь с ним осторожней, Папа. – Дука жестом велел отрядным удалиться, и те, кланяясь, попятились к дверям. – Он едва не утёк от меня. Миг недоглядеть – уйдёт через камень. Полковник учит их всяким нечистым штучкам...
– Ничего, моя резиденция заклята от демонских проделок, – успокоил Дуку Мусултын. – Ещё сам Шуламанга... ox, Pax, и натворил ты дел! много счетов тебе предъявят!
– И Окурки не смолчат, – сурово молвил Маджух. – Ты и свой клан обидел смертно! Или забыл?..
– Освежим ему память, – Папа поддержал Маджуха. -Эй, там! мальчики! принесите головы!.. Что стоишь, сынок? присаживайся, ты у себя дома. Дука, избавь его от железок.
С большой опаской, ожидая страшного удара наповал, Дука разомкнул наручники, а быстрый кой из комнатной прислуги положил плетёнку для Бесследного и заодно, в сторонке, для Дуки.
«Головы. – Форт с нарастающей тревогой поглядывал сканером на входную дверь. – Чьи головы? Скольких тут Pax ухайдакал?.. а ещё пенял мне убитым туанцем, холера!..»
Мальчики вошли торжественной и скорбной вереницей, каждый с подносом, а на тех подносах – пять ньягонских голов, порядком высохших, с запавшими, будто бы сморщившимися глазами, кое-где в кристаллах соли. Очевидно, их засолили как раз для эпохальной сцены «Pax перед судом Мусултына».
– Узнаёшь? твоя работа!
Форт слегка пожал плечами – мол, что за пустяки вы мне показываете? – а в душе шелохнулось иное: «Эти цанцы[2] меня преследуют. Едва убрался с Планеты Монстров, где моя лайгитская родня по религиозным праздникам обвешивалась головами, как на Ньяго – опять цанцы! В котором тысячелетии мы живём? По космосу запросто летаем, планеты пополам пилим, можем солнце погасить – а рядом цанцы, кандалы, хлысты! где прогресс-то, о котором нам все уши прожужжали? зачем нам кериленовый движок, если в наших мозгах – понятия и мысли троглодитов? Весь хай-тэк употребим, чтоб хлыст выбрасывался и бил раба током. Это не прогресс, а техническое извращение пещерного ума!»