- Нет. Но из этой компании лучше никого на порог не пускать. Расскажи о них Нине и Лидии любые гадости, но чтобы думать о них они не смели. Что хочешь, выдумай.
Княгиня смерила его странным взглядом.
- Как? Завтра же все с визитами явятся.
Корвин-Коссаковский вздохнул.
- Да, тут никуда не денешься. Но кроме Андрея Нирода и Всеволода Ратиева, Протасова-Бахметьева и Макса Мещёрского, никого в гости не приглашай. Поди, отличи тут людей от нелюдей, - зло прошептал он.
Мария Палецкая медленно перевела взгляд на Аристарха Сабурова.
- Мне этот Сабуров подозрителен. Он говорил с Лидией в зале. И с Нинкой болтал. Впрочем, навязчивым не показался.
Корвин-Коссаковский тоже это заметил. В присутствии женщин вокруг Сабурова, казалось, сгущался воздух, и пульсировали какие-то непонятные токи гипнотического очарования, взгляд его завораживал и околдовывал, голос, как дудочка гамельнского крысолова, покорял и увлекал в неведомую бездну, но сам он в круговороте этого мистического приворота казался отстранённым монахом, молчаливым отшельником.
- Нет, ты только посмотри! - Корвин-Коссаковский удивлённо обернулся за гневным взглядом сестры, но ничего не увидел. Бал заканчивался, гости расходились. - Ох, святая простота, - бросила княгиня, заметив недоумение брата, - веер, веер! - Княгиня Палецкая была взбешена напоследок замеченным ею непотребным обстоятельством: Лидия Черевина, зажав свой веер в правой руке, прикрывала им ладонь левой, а Нина, стоя неподалёку, тоже играла веером, грациозно открывая и закрывая его.
- Да что случилось-то? - удивлённо поинтересовался Корвин-Коссаковский.
- Ты что, идиот? Молодым не был?
О! Корвин-Коссаковский закусил губу. Действительно, идиот. Он просто забыл, что веер служил не только для свежего дуновения на разгорячённое танцами лицо дамы, но и в качестве языка общения девиц с молодыми людьми. Сам он когда-то знал его, да за давностью лет успел запамятовать всю эту любовную чепуху.
- И что они этим хотели сказать и кому?
- Кому - того я не видела, но там стояли четверо - и этот Сабуров среди них. Одна говорила - 'сохрани эту тайну', другая - 'твои желания будут исполнены'
- О, мой Бог, уследишь тут... - Корвин-Коссаковский вспомнил юность и вздохнул. Да, молодёжь изобретательна и находчива, в извечном стремлении полов друг к другу они, конечно же, легко одурачат умную, но неповоротливую зрелость, которой даже в голову не придёт обратить внимание на взмах веера или перчаток. Ох, быть беде... - А где Ирина?
- В отличие от тебя, братец, мой муж не забыл молодости, - ядовито прошипела Мария, - вон они стоят у входа.
Точно, у арки, ведущей к выходу, стояли князь Палецкий и его дочь Ирина. В руке князя был зажат веер дочери, рядом стоял Андрей Нирод и Петр Старостин. Все, похоже, прощались, князь любезно кивал молодым людям, что-то объясняя, его дочь скромно молчала, опустив глаза в пол.
Корвин-Коссаковский тяжело вздохнул, сестра же прошептала.
- Мне кажется, это Сабуров. Я, кстати, как его увидела... Тебе-то я поверила, да не совсем, а тут сердце заныло. Красавец писаный, как с картинки, и не живой какой-то... Точно упырь.
- Графиня Нирод сказала, что в Париже его негодяем называли. А вот, что упырь он - то не доказано, - механически поправил Корвин-Коссаковский.
Но на самом деле Критский и Сабуров, что скрывать, сразу привлекли его внимание - именно красотой. Слишком красивы были огромные и страстные глаза Критского, слишком чиста матовая кожа Сабурова, слишком уж хорошо они танцевали. Сейчас Критский стоял у окна и смотрел в ночь, сжимая в руках пару лайковых перчаток, казался задумчивым и немного печальным. Но с дамами не кокетничал, а тихо говорил Протасову-Бахметьеву о какой-то картине:
- Мне кажется, это не подлинник, Михаил. По картине можно нарисовать портрет живописца. Беллини написал множество мадонн, простых, не печальных и не улыбающихся, погруженных в ровную задумчивость. Это созерцательные и тихие души - и не таков ли был сам художник? Никто другой так не соединяет помыслы зрителя на сосредоточенности созерцания. Это созерцание бесстрастно и бесцельно. Или, вернее, цель его неизвестна, и оно само становится высочайшей целью искусства. Но это полотно... оно суетно, Михаил. Это не Беллини.
Корвин-Коссаковский вспомнил, что Критский протанцевал с девицами только по разу, потом уединился в курительной, вышел к ужину, но не пытался занять место рядом с Черевиными, напротив - сел рядом с Протасовым-Бахметьевым, сам ни с кем не разговаривал, смеялся мало, на девиц и глаз-то особо не поднимал. Сабуров был куда разговорчивее, но тоже не лез на рожон.