Постумий, в отличие от похотливого Клодия и прожорливого Цецилия, натурой был бестрепетной и спокойной, даже ленивой. Сам он любил забавляться наблюдением за разбегающимися на воде кругами, любоваться на облака, а ещё - часто вглядывался в бездну. Но она этого не любила. Он пугал её.
Постумий ещё на погосте наблюдал за перепалкой дружков со свойственным ему философским спокойствием, резонно полагая, что все девицы, да и не только они, развращённые Клодием и укушенные Цецилием, всё равно рано или поздно попадут к нему на стол. А раз так - куда же торопиться и о чём беспокоиться?
Ну, а Клодий-то, Клодий? Подлинно ли подобрался он к девицам-то? Ох, подобрался, ещё как подобрался...
Но не будем забегать вперёд.
Часть третья.
Глава 1. Злоба дьявола.
В людях добро смешано со злом, но
в падших духах господствует и действует одно зло.
В четверг Корвин-Коссаковский нанёс визит князю Михаилу Феоктистовичу Любомирскому. Арсений иногда встречал этого человека в свете: дородный, с шапкой курчавых волос и пышными гусарскими бакенбардами, он казался сошедшим со старого портрета минувшего века. Князь любил поболтать о былых временах, часто заводил философские диспуты о России.
Заговорил он о ней и сегодня, тыча в газетный лист, сообщавший о новой осаде крепости Карс кавказским корпусом русской армии, потом шёпотом, как посвящённый, толковал о ходе операции. Потом несколько минут делился размышлениями о большой политике и будущем России. Наконец философично заметил:
−Ещё Мишле задавался вопросом о нашем народе, вопрошая, не есть ли он летучая пыль, что, взметнувшись в воздух, носится над русской землёй? Или это вода, подобная той, что превращает этот безрадостный край в обширное грязное болото? Нет, уверял он. Песок куда надёжнее, чем русский народ, а вода далеко не так обманчива...
−Россия такая страна, о которой, что ни скажешь, всё будет правдой. Даже если это откровенная чушь, - пробормотал в ответ Корвин-Коссаковский, то ли соглашаясь, то ли оспаривая. Его не интересовала политика. - О судьбах России впору только гадать, ваша светлость. Кстати, - лёгким тоном осведомился он, - говорят, вы увлечены спиритизмом?
Он рассчитал правильно: князь сел на любимого конька, и ещё четверть часа доказывал Корвин-Коссаковскому существование Верховной Силы, наставляющей нас на путь Божественного Провидения, восторженно цитировал 'Книгу медиумов', что рассматривает дьявольскую природу зла, как результат невежества людей, а на самом деле именно дьявол-то и указывал человечеству путь дальнейшего просвещения и очищения.
−Злоба дьявола - моё заблуждение? - бездумно и изумлённо вопросил Арсений Вениаминович, и тут же услышал, что зло является таким же необходимым элементом мира, как и добро, люди же по невежеству не понимают этого.
Корвин-Коссаковский знал, что подобные взгляды неизбежно превращают исповедующих их в подлецов, а занятия спиритизмом приводят иных глупцов к одержимости, но сейчас спорить не стал - напротив, выразил предельное любопытство и крайний интерес, в итоге добился подлинной цели своих манёвров: был приглашён на воскресный сеанс в дом князя.
Такая настойчивость Арсения Вениаминовича диктовалась и боязнью его отпускать племянниц одних в то общество, где они окажутся без присмотра, и пришедшим ему в голову тревожным соображением: ведь нечисть собиралась совратить не только его племянниц, но и дочерей князя.
Не начали ли они именно с них? Подслушанный на набережной разговор давал все основания для такого предположения.
Надо сказать, Корвин-Коссаковский дьявола вообще-то не боялся. Дьявол играет нами, когда мы не мыслим истинно и не имеем в душе Бога. Арсений же Вениаминович мыслил верно, верил истово и, к тому же, слишком часто видел их, − людей, похожих на чертей: нигилистов, атеистов, анархистов, декадентов, террористов, диссидентов да содомитов, тех, кто заражают общество, как раковая опухоль, внося хаос в мозги людские и порождая неустойчивость в душах. Они появились именно тогда, когда 'просвещение' подорвало веру в сатану, и образованному человеку стало стыдно верить в существование отвратительного существа с хвостом, с когтями, с рогами. Лютер ещё видел его и даже швырнул в него чернильницей, но у просвещённого европейца уже не было этого зрения. Но если, убив Бога, человек поставил себя на его место, то убив дьявола - он тоже возжелал стать им сам.