Но одно было для него бесспорным: Лидия была страстно влюблена в Аристарха Сабурова, смотрела на него как на солнце, притом, что сам он, несомненно, тяготился вниманием девицы. Он не пытался вызвать её ревность, ухаживая за княжнами Любомирскими, но на Лидию внимания не обращал, за столом сел между мужчинами, говорил тоже только с ними.
Но Корвин-Коссаковский тоже был мужчиной и понимал, что, если Сабуров подлинно решил покорить девицу, то действует абсолютно правильно: его внешность сама по себе была огнём свечи, на пламя которой глупые девицы летели, как мотыльки на свет, и сгорали. Красота - злая мистика, она дурманит и кружит голову, парализует волю и разум. Она способна свести с ума особ и поумнее Лидии Черевиной, и как предотвратить её гибель? Корвин-Коссаковский и на минуту не допускал мысль, что такой, как Сабуров, может жениться на Лидии. Даже если допустить, что он не инкуб, не демон-искуситель, а человек, что ему в Лидии, пустой, неумной, кокетливой девчонке?
А Сабуров был явно умён. Когда Арсений Вениаминович сел за стол с игроками в вист - он с удивлением убедился в необыкновенных талантах Сабурова: тот словно обладал шестым чувством, феноменальным чутьём игрока, и Корвин-Коссаковский снова вздохнул. С такими мозгами он мог дурачить Лидию, как ребёнка.
При этом Сабуров высказывал сегодня взгляды разумные и спокойные. Когда за столом разговор зашёл о революционерах, Сабуров назвал их орденом безбожных монахов.
- С аскетической суровостью, с фанатической ненавистью к инакомыслящим и сектантским изуверством этот орден трудится над созданием больших яслей, из которых собирается кормить человечество, почитаемое просто за овечье стадо.
- Стало быть, вы придерживаетесь традиционных верований - семья и отечество? Новомодные принципы эмансипации вам чужды? - осторожно спросил Корвин-Коссаковский.
- Женщине разумной и хорошо воспитанной столь же противно посягать на права мужчины, сколько разумному мужчине - злоупотреблять слабостью женщины, - задумчиво обронил Сабуров, - если он не подлец, конечно.
Корвин-Коссаковский внимательно поглядел на него и ничего не сказал, вспомнив, что именно этого человека, по словам графини Нирод, в Париже называли 'негодяем'. Арсений был почти уверен, что это и есть инкуб Клодий Сакрилегус.
Неожиданно Сабуров снова заговорил, причём, обращаясь к гостям Любомирского.
- Господин Корвин-Коссаковский не так давно сказал мне, что вся доктрина нашего времени пошла, подла, глупа или безумна - ибо таковы её носители. Но обоснование этого утверждения дать отказался.
К ним ближе подсел Александр Критский, на слова Сабурова обернулся и Макс Мещёрский.
- Как-как?
Корвин-Коссаковский усмехнулся, чуть откинувшись в кресле. Он не надеялся, что разговор поможет ему понять, кто из гостей Любомирского - нечисть, но был не прочь попытаться вовлечь их в разговор в надежде, что кто-то обронит что-то такое, что позволит узнать его. Он всё ещё надеялся услышать словечко 'шикарно' или поймать намёк на видение Бартенева в случайно брошенной фразе.
−А кого вы сами считаете корифеями новых времени? - спокойно осведомился он у Сабурова.
−Ну, если брать властителей дум, направлявших в последние столетия умы, - Сабуров ненадолго задумался, - то перелом времён мне видится, пожалуй, эпохе Ренессанса, в Лютере, Кальвине, затем Картезий и Бэкон, среди следующих назвал бы Вольтера, Руссо, затем Канта, Гегеля и, конечно, Шопенгауэра.
−А кого определите подлецом?
−Ну, уж, - усмехнулся Сабуров, - это и без дефиниций понятно.
−Фальсификатор и клеветник человеком высокой добродетели не является? - уточнил Корвин-Коссаковский и, поймав усмешку Сабурова, кивнул. - Хорошо. Начнём с Лютера. В его полемике сотни случаев лжи и наговоров, шутовства и непристойности. Герцог Георг Саксонский называл его 'самым хладнокровным лжецом, какого он когда-либо знал': 'Мы должны сказать о нем, что сей монах-отступник лжёт нам в глаза, как окаянный злодей, бесчестный человек и клятвопреступник'. Известно и навязчивое пристрастие Лютера к нечистому, его писания против целомудрия развратны и грязны до омерзения. Будете отрицать?
Сабуров пожал плечами.
−Я лютеровых писаний сам не читал. Он сломал католические догматы, заставил миллионы думать по-иному, но так ли много он изменил в мире?