По ступеням девушка, опираясь на него бледной рукой, шла, закрыв глаза. Корвин-Коссаковский ни не минуту не заподозрил притворства: Нина была полупрозрачна, на её шее и груди выступили бисеринки пота. Он помог ей сесть в карету и велел ехать к Палецким. Сам сел напротив, боясь, что девушка соскользнёт с подушек на пол. Он видел, что Нине совсем дурно: глаза её закатывались, с лица то уходили все краски, то, напротив, на щеках проступал нездоровый багровый румянец. Ближе к дому она стала беспокойней, на несколько минут, казалось, пришла в себя, и тут совсем перепугала Корвин-Коссаковского. Лицо её одеревенело, глаза засветились странным, подлинно фосфоресцирующим в темноте кареты светом, она сделала попытку подняться, но снова откинулась на подушки и вдруг почти закричала:
- Мёртвые... Они мёртвые!
Корвин-Коссаковский сам помертвел от испуга: голос Нины был совсем не похож на её голос, звучал утробно и глухо.
- Этот скелет, они мёртвые. - Она умолкла, потом голос её зазвенел напряжённо и отчаянно, - это мёртвые!
Арсений подумал было, что девица, больная сомнамбулизмом, о чём он доподлинно знал от сестры, увидела за столом вызываемых духов, но тут же и оцепенел. А не видела ли Нина призраков Митрофаньевского погоста? Не о них ли она говорит? Корвин-Коссаковский схватил племянницу за ледяные руки.
- Кто? Кого ты видела, Нина?
Девица, однако, казалось, просто не услышала его. Она продолжала тихо визжать, ещё больше пугая дядю.
- Скелет он, просто скелет! Она его за человека считает - а он просто мёртвый с того света! Мёртвый, давно мёртвый! Покойник! И мохнатые чёрно-серые с хвостами везде!
Тут они въехали в парк дома князя Палецкого. Заслышав шум экипажа, навстречу им вышла княгиня и, завидев брата, осторожно выносящего Нину из экипажа, бросилась к ним.
- Что случилось?
- Пошли за врачом, Мария, беда тут...
И Корвин-Коссаковский понёс девушку, всё ещё продолжавшую бормотать об умерших, наверх в её спальню. Мария тут же отправила кучера Корвин-Коссаковского за доктором Никитиным, сама же побежала впереди брата, распахивая перед ним двери. Опущенная на кровать, Нина ещё несколько минут что-то шептала, видимо, о сестре, повторяя 'Она не знает, что он не человек, не принц, он мёртвый... и он... он тоже...', потом неожиданно быстро погрузилась в сон.
- А Лидия где?
- У Любомирского осталась, чертовка, сказала, с Татьяной Мятлевой приедет. - Мятлевы жили рядом, через три дома от Палецких, но сестра неодобрительно покачала головой, - не мог я там с девчонкой препираться, - раздражённо пояснил, заметив её гримасу, Корвин-Коссаковский, - эта едва на ногах держалась.
В ожидании врача он рассказал сестре о вечере в доме князя, о явной влюблённости Лидии в Сабурова и о его равнодушии, постарался объяснить, сколь неожиданным был для него обморок Нины, поведал и о том, как девица в карете вдруг заговорила о мертвецах.
- Ты думаешь, она их углядела?
- Почему нет? Ты же сама говоришь - лунатичка. Бог весть, что ей открылось. Могла и увидеть. Ратиев сказал, что она во время этого сеанса на Пифию походила. И не соврал, кстати. В карете у неё глаза тоже светились, как у зверя лесного, а лицо неподвижным стало, точно из фарфора. Напугала она меня, - прошептал он.
- Напугала тем, что в Сабурове упыря разглядела?
- Не знаю. Она, конечно, о сестре говорила, но в зале у Любомирских она на неё не смотрела, Лидия с Татьяной Мятлевой сидели у окна. Я видел и Нинку, и Лидию, они в трёх саженях друг от друга были. Но лицо Нины было повёрнуто в центр залы, она у стола спиной к стене сидела, да, она видела меня и Сабурова...
Тут, прервав их разговор, подоспел доктор.
Глава 3. Катастрофа.
Ибо дьявол, рыча как жестокий лев, с полчищами своими,
с бесами лукавыми, окружает нас и осаждает постоянно,
стремясь душу поглотить, словно птенца.
Доктор осмотрел больную, но снова ничего не нашёл. Пульс девицы теперь был ровным и спокойным, дыхание лёгким и глубоким. Ни жара, ни лихорадки. Он прописал ей какие-то успокоительные порошки и откланялся, получив свою мзду за визит.
Арсений с сестрой тихо обсуждали происшествие, как вдруг на часах пробило полночь.
Княгиня встревожилась.
- А где Лидка-то? Давно бы ей воротиться...
Корвин-Коссаковский, который в беспокойстве о больной племяннице забыл о здоровой, тоже заволновался.