Скит толкался за его спиной.
«Грузовик разблокирован, - сказал Скит. «Бардачок открыт. Это было на сиденье ". Он показал Лиафорну револьвер 38-го калибра. "Что его?"
«Возможно», - сказал Лиафорн. Он проверил цилиндр, понюхал ствол. Из него не стреляли. Он покачал головой и показал Скиту пустой патрон от дробовика. Они найдут тело Джима Чи и назовут это убийством. Может, им стоит назвать это самоубийством. Или смерть по глупости.
Дом был пуст. Абсолютно пуст. Людей, мебели, чего угодно, кроме разбросанного мусора. Вокруг двери они обнаружили небольшие следы, влажные, но не грязные. Кто бы ни был здесь, пришел до того, как пошел сильный дождь. Покинул. Не вернулся.
От входной двери Лиафорн посветил вспышкой на хогана. Его дверь была полуоткрыта.
«Я проверю, - сказал Скит.
«Мы зайдем», - сказал Лиафорн.
Они нашли Джима Чи прямо за дверью, прислонившегося к стене к югу от входа - правильное место для настоящего навахо, если он вошел в хоган, как следует «по солнечной» - то есть с востока на юг, с запада на север. В свете двух вспышек его затылок и бок казались покрытыми жиром. В отраженном свете вытянутое лицо Скита выглядело измученным и потрясенным.
Горе? Или он осознавал, что стоит в призрачном хогане, зараженном ядовитым призраком офицера Джима Чи? Лиафорн, давно привыкший к призракам, уставился в лицо Скиту, пытаясь отделить печаль и найти страх.
«Я думаю, он может быть жив», - сказал Скит.
> 22
Как это обычно бывает на плато Колорадо, ночь победила шторм. Он дрейфовал на северо-восток, лишился солнечной энергии, питавшей его, и истощил свою энергию в разреженном, холодном воздухе над каньонами Юты и горами на севере Нью-Мексико. К полуночи грома больше не было; образование облаков сползло в себя, превратившись в обширный общий дождь - тот, который навахо называют женским дождем, - который мягко залил местность от Раскрашенной Пустыни к северу до Горы Спящая Юте.
Из окон пятого этажа больницы Индийской службы здравоохранения в Гэллапе Джо Липхорн увидел темно-синюю свежевымытого утреннего неба - безоблачного, если не считать клочков тумана над горами Зуни на юго-востоке и красных скал, тянувшихся на восток в сторону Борего. Проходит. К полудню, если влага все еще будет поступать из Тихого океана, возвышающиеся грозовые течения будут снова нарастать, бомбардируя землю молниями, ветром и дождем. Но теперь мир за стеклом, где стоял Лиафорн, сиял солнцем - чистым и спокойным.
Он почти не осознавал этого. Его разум был полон того, что ему сказал невролог. У Эммы не было болезни Альцгеймера. Болезнь Эммы была вызвана опухолью, прижатой к правой передней доле ее мозга. Доктор, молодая женщина по имени Виджил, рассказала Лиафорну гораздо больше, но то, что было важным, было достаточно простым. Если опухоль была злокачественной, Эмма умрет довольно скоро. Если бы опухоль была доброкачественной, Эмму можно было бы вылечить, удалив ее хирургическим путем. "Каковы шансы?" Доктор Виджил не хотела гадать. Сегодня днем она позвонит знакомому доктору в Балтиморе. Врач, у которого она училась. Подобные случаи были его областью. Он бы это знал.
«Я хочу обсудить это с ним, прежде чем делать какие-либо предположения». Доктору Виджил было за тридцать, предположил Лиафорн. Одна из тех, кто поступил в медицинский институт на государственную стипендию и отработал её в Службе здравоохранения Индейской резервации. Она стояла, положив руки на стол, ожидая, когда Лиафорн уйдет. «Оставь номер, чтобы я могла с тобой связаться», - сказала она.
«Позвони сейчас», - сказал Лиафорн. "Я хочу знать."
«Он делает операцию по утрам», - сказала она. «Его не будет».
«Попробуй», - сказал Лиафорн. "Просто попробуй."
Доктор Виджил сказал: «Ну, я не думаю. . . » Затем ее глаза встретились с глазами Лиафорна. «Никакого вреда от попытки», - сказала она.
Он ждал в холле, прямо перед дверью доктора, глядя на утро, переваривая эти новые данные. Новости были хорошими. Но это вывело его из равновесия, он пытался снова жить с надеждой. Это была роскошь, от которой он отказался несколько недель назад. Он подумал, что именно в тот момент, когда он сидел за своим столом, читал литературу, присланную ему организацией по борьбе с болезнью Альцгеймера, и видел ужасное замешательство Эммы, описанное в печати. Это было ужасное утро - самая страшная боль, которую он когда-либо испытывал. Теперь все его инстинкты кричали против того, чтобы снова выдержать это - против повторного входа в ту дверь, которую надежда держала открытой для него. Но был окончательный факт: Эмма может снова выздороветь. Он хотел отпраздновать. Ему хотелось закричать от радости. Но он боялся.