Влекомый запахом женщины, он поднимался все выше и выше. Им двигало страстное желание добраться до нее, почувствовать, как ее кровь вливается в его глотку, отведать ее тела, жить ее смертью и убедиться наконец в том, что его близкие теперь вне опасности. Стая гордилась его ловкостью, и он был счастлив доказать свое мастерство.
Добравшись до ее балкона, он стал двигаться максимально осторожно. Но у него не получилось. Одним из когтей он царапнул по стеклянной двери, когда пытался открыть ее замок. Для него этот звук был словно набат колокола. Но уловила ли она его?
Его органы чувств подсказали ему, что женщина уже не спала, а испытывала жуткий испуг. Проклятая самка, значит, она услышала! Он медленно отошел от двери. Она знала, что он здесь, снаружи. Ее дыхание участилось. Она была объята таким ужасом, что ему захотелось убить ее, лишь бы помочь ей от него избавиться, хотя, по их критериям, она не была еще настолько слабой, чтобы умереть. Но слишком велик был риск. Если они отдернут шторы, то немедленно обнаружат его. А те, кто остается в живых, не должны видеть никого из них. Чтобы не допустить этого, он уже собирался броситься вниз с балкона. Но готов ли он был сделать это на самом деле? Его сердце бешено заколотилось. Она слегка вскрикнула, заметив его тень. Его инстинкты бунтовали, требуя взреветь, прыгнуть, убить; но он издал лишь слабое ворчание.
И она опять его засекла.
Теперь уже было поздно! Люди поднялись. Он посмотрел на подвешенную к потолку лампу. Если они зажгут свет, то увидят его! В отчаянии он подтянулся на верхний этаж – вовремя же успел он это сделать! Тут же заскрипела выводившая на балкон раздвижная дверь, раздался шум шагов. Ее спутник-самец выглянул наружу, пахнув теплым, густым запахом своего тела. К счастью, благословенная слепота, присущая их виду, не позволила ему ничего толком увидеть. Эти бедные создания для восприятия пользовались только глазами: их нос, уши, кожа практически ничего не улавливали. Да, они действительно были самой легкой из всех добыч.
Когда мужчина вернулся в комнату и все опять погрузилось в темноту, он спустился в проход. Он встретился со своими сородичами с грустью в сердце: ведь он не выполнил задания, и она осталась жива. Но они знали, каким образом и ее можно было застигнуть врасплох.
Они были готовы к этому.
Карл Фергюсон вернулся к себе. В пустых рабочих залах подвалов музея лишь на его столе светилась лампа. Через приоткрытую дверь виднелись расплывчатые контуры теней, отбрасываемых незавершенными выставочными экспонатами. Фергюсон держал на свету изготовленную им модель лапы.
Вот она. В сотый раз он повернул ее в руках, любуясь ее гибкостью и эффектностью. Затем положил на стол, снова взял и провел когтями по щеке. Какое великолепное оружие! Длинные пальцы, снабженные дополнительной фалангой. Чувствительная, широкая стопа. Когти острые как иглы. Почти… человеческая рука, – если не считать когтей, лапа имела ту же функциональную красоту, что и… смертоносная рука.
Внезапно он нахмурился. Что это? Ему вроде бы послышался легкий звук. Он рывком вскочил и пошел к выходу…
Там стояла коробка, в которой трепыхались на сквозняке перья.
– Я начинаю сходить с ума,– громко сказал он.
В пустой соседней комнате ему слабо отозвалось эхо.
Ученый взглянул на часы – девятнадцать ровно. Зимнее солнце уже зашло. Он устал, даже выбился из сил от этого дурацкого совещания в полиции и проделанной им в бешеном темпе работы по каталогизированию объектов. Новая выставка будет иметь громадный успех, она упрочит его положение в музее. Это была отличная идея насчет ее тематики – птицы Северной Америки…
Но как же классифицировать это… среди животных Северной Америки? Что ж все-таки это может быть, черт возьми?!
Инспекторы рассказали какую-то невероятную историю об оборотнях… и нашлись же по-настоящему суеверные люди. Ясно было только одно: они коснулись чего-то неведомого. Полиция в конечном счете поймает одного из этих существ, и тогда он его внимательно изучит. Судя по этой лапе, они должны быть крупными созданиями, побольше, чем волки. Возможно, килограммов на семьдесят. Даже в одиночку они могли быть очень опасными, но в стае… Это, несомненно, мутация волка. Они очень четко адаптированы к одному и тому же типу охоты. Их нельзя относить к лесным волкам в основном из-за размеров. В любом случае воспроизведенная им лапа говорила о том, что когда-то очень давно от эволюционного древа рода волков отделилась боковая ветвь, которая достигла очень высокого уровня развития.
Но почему тогда до сих пор не обнаружено их костных останков, образцов?
Тот факт, что в центральном роду волков выделился самостоятельный вид хищников, о которых наука ничего не знала, был настолько странным, что от этого в жилах стыла кровь.
И опять он вздрогнул. Ученый ясно слышал чье-то царапанье. На сей раз он отнесся к этому со всей серьезностью.
– Льюис,– позвал он, надеясь, что это совершает обход ночной сторож, проверяя освещение.– Это я, Карл Фергюсон.
Терпеливое, настойчивое царапанье не стихало… Кто-то упорно трудился над одним из подвальных окон, пытаясь его открыть.
Он посмотрел на муляж. А вдруг это они?
Он погасил лампу и закрыл глаза, чтобы побыстрее привыкнуть к темноте. Он стоял за своим столом, обливаясь потом и покачиваясь.
Царапанье прекратилось. Раздался легкий скрип. Поток ледяного воздуха снова всколыхнул перья в коробке. Затем послышался звук, напоминавший скольжение, и раздался глухой, как при падении, стук, за ним еще один.
Воцарилась тишина. Карл Фергюсон неподвижно выжидал с пересохшим от волнения горлом, сжимая в руках гипсовую модель.