Тем временем обнаженное тело было очищено от внутренностей, и они тщательно обнюхали все органы. Отложили в сторону несъедобные одно легкое, желудок и ободочную кишку.
Затем каждый обслужился по старшинству.
Матери – мозг. Отцу – бедро и заднюю часть. Первой паре – потроха. Второй-все остальное. Все отходы по окончании пиршества были собраны в кучу и – один кусок за другим – заброшены в ближайшее озеро. Кости сразу ушли на дно, и их найдут не раньше весны, если вообще обнаружат... Клочья одежды были припрятаны в радиусе восьмисот метров от места происшествия. Следы крови пьяницы прикрыли свежим снегом. Когда все было кончено, они припустились к прикрытой незапятнанным белым покровом лужайке, которую присмотрели заранее.
Они бегали и резвились по ней, получая громадное удовольствие от своей возни, с ходу врезались мордой в пушистую гладь снега. Зная, что никто их не услышит, они затянули песню радости, восторгаясь переливами голосов. Этот вопль поднялся над парком, и ближайшие дома отозвались на него слабым эхом. Тех немногих, кто в этот час еще не спал, пронзила дрожь; они оцепенели при звуках этого завывания, пробудивших унаследованный от предков ужас.
Потом они спрятались в туннель, где провели последние четыре ночи. По давно выработанной привычке они спали в начале ночи, когда большинство людей утихомиривалось. Днем их враг обретал силу, и они были начеку, покидая убежище только в случае крайней необходимости. Вечером выходили на охоту.
И это была традиция, пришедшая из глубины веков.
Перед сном вторая пара занялась любовью, одновременно – для забавы остальным и для продолжения рода. Затем отец и мать всех облизали, и стая заснула.
Спали они недолго. Обычай требовал, чтобы они пробуждались за час до зари. Но этой ночью им предстояло еще потрудиться, и вместо того, чтобы полностью использовать эти краткие часы для отдыха, они выскользнули из своего логова и помчались по молчаливым улицам.
Бекки ждала, пока телефон на том конце провода прозвонил раз, второй, третий. Наконец Уилсон снял трубку. Значит, он все же вернулся к себе.
– Д-д-а-а?
– Как дела? – спросила она.
– В порядке, мамочка.
– Ладно-ладно, не иронизируй. Обычный ночной контрольный звонок.
Он дал отбой. Ему пришло в голову совсем отключить телефон, но зачем?
Уилсон подождал пять минут, чтобы наверняка знать, что она больше не позвонит. Телефон молчал. Разумеется, его грубость взбесила ее. И она демонстративно уже не напомнит о себе сегодня.
Ну и прекрасно! Он прошел в свою комнату и открыл специальный кофр, который хранил в шкафу. В нем лежало всевозможное оружие, одно другого незаконнее – охотничье ружье со спиленным стволом, «WW-II» в превосходном состоянии и особенно «Ингрем М-II». Он вытащил этот пистолет-пулемет из кобуры и достал пачку патронов. Затем, соблюдая большую осторожность, зарядил его. До чего же приятно было держать его в руке! Неоспоримо, по конструкции это был самый лучший пистолет-пулемет: легкий, бесшумный, делавший до двадцати выстрелов в секунду. Его создали не для того, чтобы пугать, сдерживать или затруднять противника, а просто-напросто, чтобы эффективно его убивать. Одной пулей можно было снести человеку голову. Лучшее автоматическое оружие, которое когда-либо изобретал человек. Самое скоростное, самое смертоносное. Он открыл магазин и вставил обойму с дозвуковыми пулями 380. Пистолет стал тяжелее, но по-прежнему прекрасно отцентровывался в руке. Удобен в обращении. Точен. Невероятная для пистолета дальнобойность. Из него можно было поразить человека на расстоянии в 150 метров, а если тот бежал, снять его очередью.
Он положил оружие на кровать и надел пальто, которое носил лишь изредка. Затем сунул М-II в специально подготовленный для него карман. Несмотря на размеры и вес М-II, заметить, что Уилсон вооружен, мог только очень внимательный наблюдатель. Опустив руку в карман, детектив снял пистолет с предохранителя. Теперь достаточно было нажать на курок – и он опустошал всю обойму. Неплохо. Затем он надел старую помятую шляпу, которая не только отлично прикрывала голову, но и прекрасно скрывала лицо. После этого Уилсон обулся в черные, удивительно теплые, холщовые на веревочной подошве туфли. Перед этим он натянул на ноги две пары носков. Туфли отличались необыкновенной эластичностью даже на снегу. Их холст был насажен на полиуретан, и на подметках для лучшего сцепления с почвой сделана насечка. В такой обуви он мог передвигаться быстро и бесшумно. Она была очень удобна для теперешних морозных ночей. И, наконец, перчатки. Их тончайшая марроканская кожа ни в чем не стесняла при пользовании оружием.
И еще одна, последняя, предосторожность. Вытащив пистолет, он тщательно протер его. Даже полицейский со своим жетоном не может позволить себе болтаться по городу, оставив отпечатки пальцев на «Ингреме». В уставе на этот счет не говорилось ни слова. Но в этом просто не было необходимости. Для приобретения автоматического оружия требовалось специальное разрешение, для его ношения – еще одно. Более того, как полицейским, так и гражданским лицам запрещалось иметь его при себе в заряженном виде.
Уилсон положил М-II в карман и некоторое время неподвижно стоял посередине комнаты. Кажется, предусмотрено все. Можно и в путь. У него была мысль принять также и ванну, чтобы избавиться от собственного запаха, но он отказался от этой затеи. Его единственным козырем был М-II, а также то обстоятельство, что те, на встречу с кем он теперь шел, не привыкли выступать в роли дичи. Во всяком случае, он надеялся на это. Уилсону казалось, что ход его размышлений безупречен: охотник на оленя не ожидает, что тот может внезапно обрушиться на него, как лев не ожидает нападения со стороны газели.