Незапертая дверь легко поддалась, и я едва удержалась от смешка. Разумеется, дверь не заперта, Иляна, не эти существа должны запираться, боясь мира, миру стоит опасаться их.
— Она здесь, Хозяин, — почтительно проговорил мой похититель и, видимо, на всякий случай, слегка поклонился. Кому был адресован этот полукивок-полупоклон не очень понятно, потому что в чистой светлой передней не было никого кроме высокой зеленой пальмы, гордо растопырившей упругие листья.
Ну, ладненько. Либо они поклоняются пальме, либо мужик слетел с катушек, либо Хозяин следит за нами через камеру или еще какую приблуду. Может, у него дырочка в стене. Ну, вроде тех, что в женской бане бывают. Полезная вещь для особей, не обремененных нормами морали.
Уверенные шаги приближались откуда-то из глубины дома. Значит, все-таки существует этот самый Хозяин. Жаль. Очень жаль.
Темноволосый мужчина был высок и широкоплеч. Пожалуй, телосложением он напоминал игрушку Супермена, что была когда-то у Сильвии. В детстве сестра обожала эта нелепую куклу, подаренную кем-то из дальних родственников на Рождество, и таскала ее повсюду, не выпуская из рук даже во сне. Огромные плечи, пудовые кулаки, мощная шея, массивная грудная клетка и маленькая голова. Сильвия души не чаяла в этом Супермене, а я никогда не могла понять, почему у него такая маленькая голова. Глупый, что ли? В четыре года мне казалось, что у всех умных людей непременно должна быть большая голова. Так вот, пресловутый Хозяин по меркам четырехлетней Иляны, оказался не самым умным человеком, поскольку вместилище его разума было непропорционально маленьким по сравнению со всем остальным.
Хозяин расплылся в улыбке, обнажая полный рот мелких белоснежных зубов. Взмахом руки отпустив моего конвоира, он медленно обошел меня по кругу. Пристально вгляделся в лицо, дотронулся до растрепавшихся волос, подался вперед и принюхался, а потом вновь разулыбался.
— Отлично! Восхитительно! Чудесно! А в жизни ты еще краше, чем на фото, Иляна! Конечно, нос не самый изящный, но зато такие выразительные глаза. Кстати, не думала исправить нос? Знаю хорошего пластического хирурга. Впрочем, сейчас уже смысла нет, да?
А к такому меня кинематограф точно не готовил.
— Я.. я не..
— Конечно, — понимающе протянул он и скроил что-то, что сошло бы за сочувствующую гримасу, будь это другой человек и другая ситуация. — Конечно, ты не. Разумеется, — и он кивнул с таким видом, словно мы два человека, только что договорившихся о чем-то необычайно секретном. Мол, не переживай, я никому не скажу, если ты не скажешь.
— Да, но…
— Чаю? Выглядишь так, словно тебе не помешает чашка чая. Пойдем в комнату.
На негнущихся ногах я шагнула вперед, но была остановлена резким окриком.
— Э, нет! Разувайся, — и он ткнул пальцем в мои ботинки. — Никто не входит в касса маре* в обуви. Тебя родители совсем не воспитывали? — он покачал головой и зацокал языком. На лице его отразилось глубочайшее разочарование в моей персоне и во всей семье Урсу.
— Родители воспитывали меня так, чтобы я не убивала людей, — неожиданно спокойно выпалила я.
Кажется, лимит волнений я просто-напросто исчерпала. Может, после чашки чая мне действительно полегчает, и я смогу дальше бояться, но пока сил не оставалось даже на страх. Слишком долго мы ехали, слишком много вариантов успело подбросить мне живое воображение. Если получится, я сбегу. Сделаю все, чтобы вырваться из этого места и вернуться домой.
Спасу родителей и крепко их обниму, расцелую сестер, стану магистром, съезжу, наконец, в Лондон и посмотрю, падает ли Лондонский мост**, научусь танцевать польку и прочитаю все книги на свете. Я легко могла представить, как делаю все это, как живу свою лучшую и единственную жизнь, а на каждом шагу этой жизни меня сопровождает самый лучший мужчина в мире. Разумеется, я необъективна, но для меня он лучший и с этим уже ничего не поделать.
Я потеряна для брачного рынка окончательно, так что соседка доамна Унурии может шагать вместе со своим жутким племянником куда подальше. Так ей и скажу, если встречу еще когда-нибудь. Если встречу.
Сейчас мне никуда отсюда не деться. Снаружи дежурит мерзкий тип, что привез меня сюда, а вдобавок еще парочка таких же отпетых головорезов. И это я молчу про хозяина дома, который переломит меня как тростинку, почти не прилагая усилий. Нет, здесь растяжка и пилатес, куда я хожу периодически, никак не помогут.
— Языкастая, — одобрительно кивнул Хозяин. — Вижу семейные черты. Молоко? Сахар?
— Что? — тупо переспросила я, не сообразив, о чем идет речь. Нельзя теряться в своих мыслях, Иляна, это тебе не дом, здесь исход будет хуже, чем пара добродушных смешков, когда я, зачитавшись, отвечаю «да» на любой вопрос, давая близким повод для развлечений.
— Чай, — неожиданно терпеливо повторил гостеприимный хозяин, исчезая в комнате. — С молоком или, может быть, с сахаром?
— Немного молока, пожалуйста, — крикнула я ему вслед, снимая кроссовки.
— Разумеется, — удовлетворенно произнес он.
Я обернулась, бросив взгляд на входную дверь. Прохладная и белая поверхность обещала покой. За дверью скрывалась свобода. Стоило только повернуть ручку, и я оказалась бы на улице.
Безрассудная часть мозг рефреном повторяла «беги, Иляна, беги» и требовала, чтобы я распахнула дверь и рванула прочь из этого дома, где меня так вежливо принимают и где меня, вероятно, совсем скоро убьют. Предыдущих они просто убили. Им не нужна от меня информация, или деньги, или что-то еще. Мне нечего предложить и нет возможности торговаться. Я просто умру здесь, когда этому человеку надоест играть в чаепитие. А если попытаюсь сбежать прямо сейчас, то не доживу даже до конца чаепития. Значит, буду пить чай.
_______________________________________________
* Каса маре — с рум. букв. «большой дом». Самая главная и красивая комната в доме. Здесь принимают гостей, провожают девушек замуж и проводят семейные обряды. Всегда чистая и нарядная комната, где хранятся ценные вещи — символ достатка — ковры, вышитые рушники и прочее важное для крестьян имущество.
** «Лондонский мост падает» — строчка из популярной детской песенки.
Глава 29, в которой Иляна готова даже отправиться в Похъелу к старухе Лоухи
Изящная фарфоровая чашечка издавала приятный мелодичный звон, когда тряслась в моей руке, соприкасаясь с блюдцем. Я сидела в кресле, выпрямившись, и никак не решалась сделать глоток чая. Не потому что думала, что меня отравят, просто боялась расколоть хрупкий фарфор трясущейся в руке чашки о мои зубы. Я знала, что бояться нет смысла, я и не боялась.
А вот телу моему, видимо, никто не сообщил, что мы здесь строим из себя храбрую и отважную амазонку. Тело бледнело, холодело, дрожало и всячески меня дискредитировало. Человек несовершенен и с этим ничего не поделаешь. В конце концов, я не амазонка, не Диана, способная сломать хребет любому нахалу, который на неё не так посмотрит, и не Лемминкяйнен, что беспечно шатался в Похъелу, как к себе домой.
— Горячий? — заботливо поинтересовался хозяин дома.
— Нет-нет, в самый раз. Я просто… задумалась, — уклончиво закончила я, понимая, что фразы вроде «перепугалась сегодня до полусмерти трижды, а мой лимит это два раза в день, так что теперь у меня руки дрожат и вряд ли дрожать перестанут когда-нибудь» едва ли помогут растопить лед. Я понимала, что сейчас согласна даже на Похъелу.
— Ты, наверное, гадаешь, зачем тебя пригласили, — с явным удовольствием отпивая свой чай, протянул он.
Пригласили? Похитили и затащили в дом посреди леса, где никто не услышит моих криков. Вот так вернее будет.
За окном стремительно темнело. Осенью всегда так. Словно кто-то набросил на мир огромное одеяло. В детстве мне нравилось читать, сидя под одеялом с фонариком. Это был мой мир, маленький и безопасный. Светлая хорошо обставленная гостиная безопасной не была. Бледно-голубая обивка чиппендейловского кресла была мягкой и уютной, потрескивал огонь в камине, ароматный чай и закуски расположились на столе.