Выбрать главу

Девочка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада!

Капитану не нужно было объяснять, что за зверь Альпенгольд: генерал, по его же собственным словам, «испытывал чувство глубокой озадаченности судьбой Крюкова» и донимал его при каждой встрече дурацкими вопросами типа «почему у вас ноги в кроссовках, а не по форме?»

Крюков пожал плечами и прошелся несколько раз по комнате. Что-то тут не срасталось с этим Тодорковским.

— Для серьезной структуры выпасти беглого банкира было несложно. Так что удивляться тут нечему. А что, собственно, от меня требуется?

Сергей Израилевич в смущении замялся.

— Ну, сами там посмотрите, по обстановке. Может быть, ребятам Щеглова помощь нужна…

Капитан усмехнулся, просчитать интенции шефа было несложно. И он с осуждением в голосе сказал:

— Не темните, Сергей Ильич, — именно так привыкли обращаться к полковнику его сотрудники, поскольку русский человек по природной лености во всем стремится к экономии сил и средств, — хотите сказать, что у нас завелся стукач? Работающий на эту серьезную криминальную группировку?

В разговоре возникла напряженная пауза.

— Не знаю, не знаю. Хотел бы ошибиться, — пробормотал наконец полковник Галкин.

Крюков посмотрел на часы: третий час. Все равно ночь пропала, настроение испорчено.

— Ладно. Куда ехать?

— Дом номер один в переулке Воровского.

— Тогда я уже поехал. Если что-то нарою, сразу доложу.

— Не надо сразу! Утром! Слышите, Крюков? Утром доложите! — испугался полковник Галкин. — Встретимся в управлении.

* * *

Если Крюков чего-то и боялся в жизни, то это быстрой езды по пустым ночным улицам: это все равно, что лететь в звездолете без тормозов в открытом космосе, постоянно ожидая столкновения с метеоритом. Но медленно Крюков ездить не умел. Некогда было учиться! Благополучно добравшись до заданного места, он с нескрываемым облегчением перевел дух.

Нужный подъезд он определил издалека. Возле него стояли машины милиции и «Скорой помощи». Несмотря на ночное время, вокруг толпились любопытные соседи. Крюков приткнул «рябуху» рядом с серебристой «десяткой», недавно купленной опером из второго отдела Волковым.

Крюков вошел в подъезд и поднялся по лестнице. Здесь уже вовсю трудились сыщики из убойного, патрульные из местного отделения и коллеги Крюкова из отдела полковника Щеглова.

Слышались оживленные разговоры, временами негромкий смех. Обычная производственная обстановка, разве народу чуть больше, чем обычно. Сверху долетел обрывок песни:

Милая девушка в кофточке белой,

Где ж ты, ромашка моя…

На лестничной площадке царило необычайное оживление. Оказалось, именно здесь был организован импровизированный штаб по расследованию убийства. Лестницу перекрывал сурового вида прапорщик милиции с автоматом. Поднимаясь снизу, Крюков кивнул ему и спросил:

— А почему все здесь, а не в квартире?

— Войдешь внутрь, поймешь, — мрачно ухмыльнулся постовой.

Крюков сделал шаг вперед и присоединился к участникам действа. За столом, вынесенным прямо на лестничную клетку, сидел похожий на Дэвида Копперфилда следователь прокуратуры Кибальчич, недавно переведенный в столицу из провинции. Был он старым знакомцем Крюкова: когда-то в городе Приокске, где Крюков приватно расследовал убийство друга, он пытался повесить на капитана пару завалящих трупов.

Сейчас следак беседовал с сидевшим визави на табуретке милицейским сержантом. Тот почему-то был в форменной рубашке с погонами, в длинных семейных трусах и шлепанцах на босу ногу.

Крюков не сразу понял, что сержант — сосед убитых с нижнего этажа. В данном случае он выступал в качестве свидетеля, поскольку первым обнаружил их тела. Несмотря на то, что сержант сидел на табуретке, верхней половиной тела он пытался изобразить нечто вроде стойки «смирно» и бубнил при этом голосом автоответчика.

— В вышеуказанное время мной был обнаружен труп… в смысле — тело молодой женщины…

— Как ты его обнаружил?

— Тело трупа проследовало мимо меня вниз ногами вверх в вертикальном направлении…

Следователь рассердился.

— Вниз ногами или ногами вверх? А может, сверху вниз? Ты по-русски объяснить можешь?

Сержант расслабился, взгляд его стал осмысленным. Он принялся оживленно рассказывать.