От последней фразы Ольгины щеки вспыхнули румянцем. Она поспешила отвернуться, чтобы Маэйра не заметила волнения. «Как хорошо, что Гэривэлл вызвался пойти со мной. Наверняка опять завяжется разговор, и мысли о грядущем не будут терзать так сильно».
С гонцом они встретились за завтраком.
Солнце стояло по-летнему высоко. Легкий ветерок дергал занавеску на распахнутом настежь окне. Высь овевала столовую прохладой. Гэривэлл щурил глаз — мишень, пораженную ловким утренним лучиком, — и тщательно пихал вилкой в рот шматы мяса.
«Вот ведь какой прожорливый!» — невольно подумала Ольга, звякнув о блюдце крошечной белой чашечкой. Свой кофе она так и не допила.
— Холодновато у вас, — начал разговор Гэривэлл. — Непривычно. Вроде тот же пролив за окнами, а погода совсем другая.
— У нас холодное течение вдоль берега проходит. Поэтому и мерзнем, — оправдалась не повинная в дурной Ангелиополисской погоде Ольга…
Когда они вышли на улицу, солнце поднялось в зенит.
— Расскажешь мне про родную столицу? — вежливо поинтересовался гонец.
— Что тебе рассказать?
— Что хочешь. Вернее, что знаешь.
— Все, что знаю, я тебе и за неделю не расскажу, — обиженно фыркнула Ольга. Вот еще придумал! Да она знает почти все, про этот обманчивый город, что ловко умеет прятать под солнечным маревом свой холодный, вечно осенний нрав.
Пока шли по проспекту, Ольга все еще немного сердилась на Гэривэлла. Пока пересекали сквер — ругала себя за странные эмоции: почему разнервничалась из-за ерунды? Никто ее ведь не обижал? Гонец вообще ничего обидного в виду не имел, а она вдруг почувствовала себя полной дурой и разозлилась. Что за неадекват?
Когда нырнули в лабиринт узких улочек старого квартала, Ольга успокоилась и начала рассказ. Роль экскурсовода далась ей хорошо: потянулась бесконечная лекция о древних владыках и царствах, путешественниках и королях.
Гэривэлл слушал честно, с интересом. Всю ознакомительную часть прогулки он был сосредоточен, торжественен и строг — высоко держал голову, горделиво, совершенно не по-человечьи, а скорее даже по-лошадиному выгибал шею. Лишь потом, вечером, уже дома, когда Ольга наконец окунулась в огромную зоологическую энциклопедию, реалистичная картинка с гиеной подтвердила непроизвольно возникшее сравнение. Шея зверя своим прихотливым изгибом, мощью и длиной действительно не уступала конской. Наверное оттуда — из звериной ипостаси — появилась у Гэривэлла эта странная, нарочито царственная постановка головы, при которой вид его становился обманчиво высокомерным, что шло в совершенный разлад с покладистым, добродушным нравом. В эти моменты Ольга не могла оторвать от гонца глаз и разглядывала его с неконтролируемой жадностью, которой сама пугалась.
Когда Гэривэлл поворачивался или обращался к спутнице, та теряла уверенность и начинала нести всякую чушь. Потом ругала себя: зачем предложила сходить в зоопарк, где сейчас выставляют животных Саванны (гиен в том числе), зачем двадцать минут без перерыва вещала историю замужества соседки с нижнего этажа, никому неинтересную, павшую на язык после беглого взгляда на магазинную вывеску с одноименной фамилией. Ужас-ужас! Стыд и позор. Наверное, в глазах гостя она выглядит полной дурой! И правда, что с ней творится? Почему ощущения и чувства мешаются в коктейль? Почему хочется смотреть и смотреть, впиваться взглядом в могучую шею, в темные глаза, в улыбчивые губы…
Да еще и прохожие не обделяли их вниманием. Странная парочка так и притягивала взгляды.
На Ольге было яркое платье цвета вечерней зари. Гэривэлл вышагивал рядом в своем вызывающе белом камзоле. Высокий, загорелый с вызолоченными солнцем волосами, он выглядел неподобающе южно для продрогшего Ангелиополиса. Люди оглядывались на яркого незнакомца, смотрели странно, с тревогой, а он вежливо улыбался в ответ, привычно показывая оба ряда крепких зубов. Жутковатое зрелище.
Улыбки выходили дежурными.
Ольга чувствовала, что гонцу неуютно. Он напряжен. Ведь город тесен ему. Никак не приходится в пору, как Гэривэлл не старается втиснуться в рукава его узких старинных улиц — слишком узких для привыкшей к простору равнин гиены…