Этими словами, а еще вручением грубой тряпки для мытья, его помощь и ограничилась. Стоя в большом тазу, я принялся поливать себя из большой кружки и усиленно тереть тряпкой тело, чтобы отскрести старую кровь и грязь.
Интересно, кто этот Винч, если живет уже сейчас вместе с нами? Беглый преступник, убийца? Или это разыгралось мое воображение? Когда что-нибудь непонятно, особенно если от этого может зависеть чья-нибудь жизнь, все воображения как одно становятся чересчур игривыми, хоть связывай. Может, просто доверенное лицо или даже лучший друг. Да, Редви, лучше хватит воображать. Будешь думать об этом слишком много — загремишь в Дом Яркого Мировоззрения, где держат умалишенных. Да и раздвоение личности — признак схождения с ума.
«Эй! Может, это признак двойного ума!» — Заступилась за себя Совесть.
— Был бы у меня двойной ум — уже давно бы расхлебал эту кашу, — сказал я вслух.
«Говоришь сам с собой?»
— Нет, говорю потому, что могу это сделать, — парировал я.
«Вот гадина. Знаешь, так хочется выть! Не находишь?»
Мне, с ужасом осознавшему весь ужас происходящего, и правда захотелось выть. В горле даже зародилось небольшое клокотание, но последствия получилось придушить.
«Так-то. Не ссорься со своим сознанием. Сознание — штука сильная, главное — знать, как управлять», — огрызнулся злой голос.
Вытершись мокроватым от попавших брызг полотенцем, я принялся одеваться и наконец рассмотрел щедро подаренную одежду. Белая дешевая рубашка и купленный где-то еще старенький серый камзол, а также узковатые штаны цвета ночного Вонгского леса. Напоминает отданный мне Стяком костюм, но красивый и неплохо подошедший. Покупка ценная. Я повернулся так, эдак, любуясь, потом вспомнил, что нужно вылить после себя грязную воду, мягко, но красноречиво ругнулся и выполнил работу.
Сразу у выхода меня ждала моя напарница, совершенно головокружительно выглядящая после всех своих недавних преображений. Сверкающие завитые волосы заставляли забыть, куда я иду. Такие же яркие глаза гипнотизировали и не давали отвернуться. Губки, по существу не изменившиеся, но теперь прикрывающие чистые белые зубы, непрестанно манили к себе… Чистота была ей определенно к лицу, но одновременно с этим грязная Ктори тоже была очень мила.
Она завораживающе улыбнулась (злой половиной характера даже не пахло) и кивнула на лестницу. Я улыбнулся в ответ и пошел наверх вслед за ней. Девушка не привыкла к платьям, это было видно, а на ногах вместо полагающихся туфелек были старые ботинки. Улыбка сама расползлась по моему лицу.
На третьем этаже в самой большой комнате ярко горела роскошная старая люстра, чуть в стороне (чтобы на стол не попадал воск) стоял небольшой стол, празднично украшенный несколькими букетами хризантем разных оттенков. Правда, их запахом насладиться было нелегко, потому что его перебивала рыбная вонь.
Кроме цветов, можно было увидеть пару бутылок вина и самовар, душничок которого вовсю уже изрыгал пар. Самоварную трубу закрывал валенок. Несколько тарелок были наполнены мясом, сжаренным и сырым. Видимо, мы чуть опоздали, потому что мяса, обработанного на огне, осталось не так уж и много, а сырого как раз на пару порций. Винч что-то дожевывал, не собираясь никого ждать, а Карио все-таки доблестно терпел, зная, что долго мыться я бы не стал.
— Вот и вы! Очень рад. Прошу, садитесь и не удивляйтесь. Мы празднуем покупку «Кучи железа».
Поскольку он сидел слева от Винча, я сел слева от него, Ктори сера рядом. Не поднимая взгляда от моей порции сырого мяса, я почувствовал, как меня пренебрежительно буравят светлые зрачки охотника. Тот с шумом сглотнул прожеванное, как бы давая знать: «я тут, я понимаю все, что ты думаешь. И ты мне не нравишься».
— Прежде чем мы начнем есть, — Карио уставился на Винча с уже пустующей тарелкой. — Я хотел бы произнести тост за этот прекрасный дом, отданный дешево и без лишних требований, а также за всех его предыдущих владельцев.
Ктори налила мне и себе горячей воды в бокалы, а Винч и Карио заполнили свои красным вином. Сердеонец, которому были больше по вкусу острые напитки, насыпал в свой перца. Мягкий звон столкновения хрусталя — и мое горло слегка обожгла непривычная, но вкусная выпивка (если ее можно так назвать). После диеты из мяса и крови любое отличие покажется дорогим изысканным блюдом.
Лицо Карио светилось необычайным удовольствием. С каждым выпитым тостом (за Дерагол, за жизнь, за дам, за их красоту, за любовь, за достаток) оно становилось все добрее и веселее. Пока еще не началась работа, можно было себе такое позволить, но на его месте я бы сначала привел гостиницу в работоспособное состояние, а потом уже переезжал. Или же это все ради меня?
Винч хмуро смотрел на меня и чуть менее хмуро на Ктори, а вот когда переводил взгляд на своего старого знакомого, его лицо сразу преображалось. Он и старался смотреть на сердеонца, а тот старался подружить нас, но как-то не выходило. Разговор не клеился, поэтому незаметно уменьшился, болтать продолжали лишь хозяин гостиницы и охотник.
Но и задушевные разговоры продолжались недолго: их прервали тосты. Уже когда бутылка Карио опустела, тот безуспешно попробовал отнять другую, потом прерывисто захихикал и сказал:
— Непоряа-адок. Мне что, хватило одной бутылочки? Хотя-а-а… Это же крепкое кареольское, тогда все ясно.
И бухнулся со стула.
— Не подходить! — Рявкнул Винч, выкинув вперед руку, как будто она могла помешать мне дотронуться до упавшего. Он сам вскочил, без особых усилий поднял перепившего сердеонца, взвалил на плечи и пошел в его комнату на первом этаже, где была его кровать. Мы же так и остались сидеть, вцепившись в сидения стульев: только хотели встать и помочь.
«Да, он вам не доверяет», — констатировала Совесть, сама все это время молчавшая.
Но физически никто ничего не говорил: стук тяжелых шагов на лестнице смолк, а мы так и продолжали молчать и смотреть друг на друга. Странная ситуация: впервые за сегодня мы остались одни. Интересно, о чем думает Ктори? Она сидит, руку уже подняла и поставила под подбородок, смотрит мне в глаза и, возможно, думает о том же самом, пытаясь угадать мои мысли. Немножко прикусила мокрую от выпитой воды нижнюю губу, смотрится очень мило.
Девушка не держала здесь мороки, поэтому ее клыки было видно всем окружающим. Зубы прижимались несильно (кто же, делая неумышленное нерезкое действие, станет прилагать усилия), так что потихоньку отпускали губу. Она полнела и полнела, лишаясь натиска зубов, вдруг — раз! Мягко, но решительно освободилась почти от всех, кроме клыка. Я вздрогнул при этом, но оборотень даже не заметила и продолжала разглядывать меня. Интересно, на что она обратила внимание и обратила ли? Куда направлены ее глаза?
Но это осталось тайной. Мои глаза никак не хотели подниматься и смотреть выше, их вполне устраивали губы. Губы. Да, почему бы и нет? Разок в жизни можно и полюбоваться!
Сколько это еще будет продолжаться? Надеюсь, долго. Всему в этой жизни настает конец, и, меныр возьми, сейчас так легко осознать всю печальность и несовершенство этого правила! Оно придумано как назло.
Увы, время тянулось так же, как всегда, и спустя день казалось, что прошло всего одно мгновение, прекрасное мгновение, такое спокойное и такое напрягающее.
Не знаю сколько уже было времени, но первой нарушила тишину Ктори. Она чуть качнула головкой, развеяв мою мечтательную задумчивость, посмотрела мне в глаза и спросила:
— Как думаешь, кто это, тот оборотень?
Надо же… вот бы еще хотя бы денечек так посидеть! А она все испортила!
«Живи дальше, дружище», — мысленно похлопала меня по плечу Совесть.
— Я определенно не знаю. Но он может знать тебя.
Ктори в бессловесном вопрошании развела руками.
— Нас следует быть еще более осторожными, особенно если будем шататься по этому городу. В письме родителям я упомянул, что живу в лесу, надеюсь, если и будут искать, то только там, — продолжал я. — Такие принаряженные, мы вполне сможем слиться с толпой, по-моему.
«Ты забыл кое-что очень важное! Дань воспитанию!» — Напомнила Совесть.