А разбудили меня громкие звуки. Сначала казалось, что это сон, но потом я начал разбирать отдельные слова, чуть позже — предложения, а еще через пару минут начал понимать смысл этих предложений. Со смысла вообще и следовало бы начать.
Громко говорил Карио, после крепкого кареольского вина его голос походил на брачный весенний крик сентиментального хрога. Ему отвечал красивый голос, его хозяйка — определенно девушка с красивой внешностью. Ах да, тут же Ктори, я и забыл. Кто, как не она?
Мои глаза были еще закрыты, но я сожмурил их еще сильней, как будто это помогало лучше слышать то, что происходит на первом этаже.
— …но это не значило, что ты можешь это делать без разрешения… меня! — надрывался Карио. Ктори ему мягко отвечала:
— В который раз говорю, я просто прогулялась и набрала продуктов, чтобы приготовить суп!
Карио запнулся, но быстро обрел контроль над своей речью и возразил:
— Это не оправдывает тебя! Деньги я Винчу оставлял!
— Но его не было!
Хорошо, что этого человека здесь нет. Если он связан с Текесом или оборотнями, то мне нужно держаться от него подальше. Надеюсь, сейчас он не передает информацию обо мне кому-то заинтересованному.
— Тебе повезло, что никто не узнал!
— Я видела этот портрет и сама себя не узнала!
Крики разогнали сердце, и сон как рукой сняло. Я вскочил на холодный пол, отыскал штаны, рубашку и один носок. Ах, носки! Они как люди: без них никуда, часто теряются, с самого рождения одинаковые и только после многочисленных контактов с миром принимают определенную форму. А некоторые еще и воняют. Вонь сейчас я чуял постоянно, благодаря обонянию оборотня, а вот форма у носков определенно имелась. Конечно, столько они на мне продержались уже! Теперь их можно было назвать детенышами валенка.
Второй носок нашелся под одеялом в кровати.
Надо же, уже и правда поздно: солнце в зените, хотя скоро скроется за темными тучами, а кровать Ктори застелена. Один я столько спал, что ли, из всех нас? Немножко даже стыдно.
Надеюсь, хоть сегодня удастся отдохнуть. Я уже так отвык от этого, что даже встал, забыв понежиться часок-другой, как делал это раньше! Кровать выглядела необычно одинокой без этой привычки, еще и неопрятной, незастеленной. Никогда не понимал, зачем застилать ее, если через полдня снова ложиться?
Носки при соприкосновении с древесиной издавали глухой стук.
На первом этаже услышали мои шаги, и перепалка прекратилась. Всматриваясь в сторону лестницы с вытянутыми от неоправданного любопытства лицами и вслушиваясь в стук моих носков, спорщики представляли собой весьма забавное зрелище. Сердеонец стоял с поднятой в руке морковкой, как с оружием, а девушка держала палку колбасы в надежде защититься. И надо было видеть их глупые лица!
— Доброе утро, — я первый подал им пример.
— Добрый день. Доброе утро, — отозвались они.
Карио сразу вспыхнул с новой силой:
— Представь, она вышла…
— Я знаю! Вас нельзя не услышать. Она вернулась? Да! Уже хорошо. Есть что поесть? — перебил его я.
— Вода. Кипяток остывший. Хоть что-то… Приятного аппетита, — пробурчал своим немелодичным голосом вооруженный морковкой. — Да, тебе два письма доставили. Мой мальчишка. Пробежал и забрал все, что было в ящике, чтобы не поймали. Читай теперь, что написали отцу.
Он кинул на стол передо мной две бумажки.
— Благодарю, — суховато кивнул я и быстро сгреб эти письма себе. Ктори уселась рядом, а сердеонец отошел к себе в комнату.
— Хорошо себя чувствуешь? — спросила сердобольная девушка.
— Бывало хуже. Просто… Скоро расскажу, но давай сначала прочту письма!
Я отодрал печать на первом, меньшем, и прочитал его. Всего пара строчек, и адресовано не мне.
«Добрый день, Амарзай. В Ракотлуше пропадают охранники. Думаем на Разнокровных, кого из знакомых посоветуешь взять в отряд? Альпа».
В Ракотлуше…?! Там же мой друг! Интересно, сколько охранников пропало и есть ли среди них Франьен? Надеюсь на обратное! Ведь я еще не узнал правды, предатель ли он или это жестокая шутка судьбы… Это письмо не первой важности, но очень плохо, что оно сейчас лежит передо мной, а не перед отцом.
Второе письмо было длиннее и адресовано мне. Отцовский почерк и дорогие чернила на мягкой и приятной на ощупь бумаге вывели:
«Привет, Редви! Рад, что ты жив. Наши дела плохо, без вас. Как твои дела? Я отправил отряды в лес, искать твоего брата, но пока безуспешно. Ктори — страшное существо! Не приближайся к ней! Пусть ты и заражен, ты не такой, как она! То, что довелось убивать, меня и беспокоит. Так просто дела не замять, но есть еще шанс. Я могу скинуть вину с тебя на другого. Конечно, будь ты человеком, было бы удобнее, но можно и так. Для начала ты должен сдать нам эту Ктори, мы скажем, что это она убила всех тех людей. Сам не показывайся людям ни в коем случае! Никто не должен видеть тебя и понимать, что ты — оборотень, даже фигуру не позволяй обнаружить, иначе поймут пол. А я клянусь любыми путями сделать тебя человеком. Говорят, это невозможно — неважно. Способ должен быть. В любом случае, ты можешь провести несколько лет в камере, откуда сбежал, мы ее называет Вытрезвителем, и при надлежащем рационе зверь в тебе утихнет. Я задействую все свое влияние, чтобы найти способ побыстрее. А вампирский лагерь я уничтожил в день после твоего побега, отряд убил всех вампиров. Не лезь к неприятностям! Твой отец Амарзай де Лор».
— Ну, что там? — любопытничала Ктори.
— Ничего такого, — я сложил письмо и засунул себе в карман. Ей не нужно знать о недоверии моей семьи.
Отлично, мне ответили. Отец за меня, и пусть слишком наивно ожидать от него полной отдачи вплоть до пожертвования карьерой, он хочет помочь. Шанс стать человеком радует, но торчать годами в одном месте не собираюсь, как ни крути. После этого с головой точно станет не в порядке. А с вампирами дело обстоит сложнее: если отец отправлял магов в день, когда я очнулся в Гильдии, а потом первые появились опять… Они истреблены не все, а Нигиз жив.
В моем ответе я рассказал про то, что встретил в лесу тех же вампиров, что были в лагере и про нежелание гнить в Вытрезвителе. Еще попросил найти вампиров Вонгского леса и покончить с ними раз и навсегда.
Если кто-то и может оправдать меня перед законом, то только имеющий власть чиновник, такой как Амарзай. Разнокровные сами по себе не имеют в Тарии прав и тем более привилегий и даже расой не считаются. Даже рабы Интана — почти полноправные граждане, в отличие от Разнокровных, так что доброго имени с такой болезнью не вернуть даже через свой труп.
После отправки двух писем, предназначающихся отцу, я рассказал Ктори примерное содержание написанного без упоминаний ее имени, а потом рассказал подозрения насчет Винча. Не знаю, может, правильней было держать все в себе, но так у меня появлялся сильный и верный союзник.
Девушка восприняла мои подозрения положительно. Покивала, поподдакивала, потом задумалась. Сережку паладина она помнила, а у Винча ее не заметила, но это не было причиной не поверить моему рассказу. Мы решили быть предельно осторожными, но никак не выказывать подозрений и следить за поведением возможного врага. Допусти он хотя бы одну разоблачающую малость — ему конец. Хотя сейчас он не здесь, а вдруг в этот момент как раз докладывает паладину про наше местоположение? Опять эта мысль…
А вообще, мы оба решили сегодня отдохнуть. Этим и занимались до вечера: валялись на кроватях и болтали обо всем на свете.
Погода совсем испортилась. Небо заволокли тучи, сначала мышиного цвета, но вскоре к ним прибавлялся еще слой за слоем, пока все над головой не стало свинцовым. Я даже не заметил, что в окошках забрезжил свет, а мостовая, мокрая, заблестела как неограненный алмаз. Неплотно прибитое стеклышко то и дело стучало и пропускало сюда волны новых запахов. Воздух переполнился свежестью, а сильный ветер так выл в окне, как будто ему было жизненно важно заставить нас дышать тем, что он приносит. Внезапно ветер прекратил дребезжать и с силой надавил на стекло, а затем швырнул в него первые, тяжелые капли. Спустя минуту ненастье усилилось и заслонило всю видимую часть города. Капли барабанили, как войско бешеных дикарей, по козырьку окна, стеклам, мостовой и перешедшим с прогулочного шага на галоп незадачливым прохожим. Полчаса — и дороги было уже не видно, одна большая лужа.