И это такъ.
В. Ч.
XL
T. Горы, 7 іюня
Дорогой мой другъ!
Ваше настроеніе пугаетъ и огорчаетъ меня. Но я вспоминаю, что когда мы познакомились съ вами — вы точно такъ же извѣрились тогда во все, находили себя лишней и топили вашу тоску въ милліонахъ заботъ и всякого рода хлопотъ. Вы просто не находили покоя вашей душѣ. Вы сами не сознавали тогда, что вся причина была въ томъ, что вы ревновали мужа, вы страдали, но изъ самолюбія даже себѣ не признавались въ этомъ. Почти въ первый же нашъ разговоръ вы — какъ будто вѣря сами себѣ — говорили мнѣ, что какъ тяжело вамъ жить безъ такого дѣла, которому можно было бы отдать всѣ свои силы, и называли вашу работу грошовой.
Кажется, тогда я и сказалъ вамъ о грошовыхъ дѣлахъ то, что вы приводите въ вашемъ письмѣ. И это — мое убѣжденіе. Нужно работать одному, но для всѣхъ. И съ этимъ не страшно ни разочарованіе, ни неудавшаяся личная жизнь. Нужно идти своей дорогой, свободному и… одинокому. Въ одиночествѣ — свобода и сила. И кто дойдетъ до него сознательно и спокойно — тотъ побѣдитъ.
И я не думаю, какъ думаетъ большинство мужчинъ, что альфа и омега счастья женщины въ любви къ мужчинѣ. Если бы это было такъ — счастье было бы очень достижимо. Нѣтъ. У женщины почти всегда слишкомъ большая душа и ей тѣсно въ ея рамкахъ, и она мечется и расходуется на мелочи и часто презираетъ себя. Въ мужчинѣ почти нѣтъ этой муки презрѣнія.
Въ тотъ вечеръ, когда я получилъ ваше письмо — я почему-то не могъ заниматься. Я долго стоялъ у бюро съ перомъ въ рукахъ, но не работалось. И я почти машинально поднялъ крышку и сталъ перебирать бумаги бабушки. Мнѣ хотѣлось привести ихъ хоть во внѣшній порядокъ…. Я сначала старался не читать ихъ. Какое-то безсознательное чувство деликатности мѣшало мнѣ… Жутко было лѣзть въ чужую душу, а письма, дневники, замѣтки, конечно, душа человѣка, похороненная въ нихъ…
Случалось вамъ разбираться въ старыхъ письмахъ? Вѣдь это — могилы, оттого и перечитывать ихъ всегда грустно.
Въ какой-нибудь запискѣ вся душа живого существа, отдающая себя другой душѣ; въ нѣсколькихъ строкахъ — вся жизнь. И любовь, и счастье, и притворство, и злоба, и радость, и горе, и слезы, и улыбки — все то, что составляетъ душу человѣка — все погребено здѣсь… И все это лежитъ гдѣ-нибудь мертвое, пыльное, никому ненужное.
Я все время чувствовалъ это, когда разбирался въ бабушкинихъ запискахъ. И не могъ оторваться отъ нихъ.
Онѣ написаны неровнымъ, круглымъ почеркомъ и съ множествомъ чернильныхъ пятенъ. Я вспомнилъ, что она до самой смерти писала гусиными перьями и засыпала кляксы пескомъ… Ни года, ни числа нѣтъ ни на одной страницѣ, точно это листки разодранныхъ тетрадей или альбомовъ, и порядокъ ихъ совершенно перепутанъ.
Первое, что мнѣ бросилось въ глаза, были строки, написанныя совершенно вкось и особенно взволнованнымъ неровнымъ, почеркомъ:
«Сегодня Marie объявила, что къ ней присватался капитанъ Ряполовскій. Она отдала ему руку. Безъ моего вѣдома. Вспоминаю, какъ покойникъ-отецъ объявилъ мнѣ: Машенька! Къ обѣду пріѣдетъ твой женихъ, нашъ сосѣдъ Лужинъ. Я сговорился съ нимъ; за тобой пойдетъ сельцо Дмитровка, да триста душъ, да денегъ двадцать тысячъ ассигнаціями. Развѣ я могла перечить ему? А нынче какъ?!»
Потомъ на этой же страницѣ добавлено, но уже мельче и спокойнѣе:
«Спросилъ-ли кто у меня: хочу-ли я замужъ за Ѳедора Иларіоновича? А что можетъ быть страшнѣе для женщины, какъ отдавать себя одному, когда мечтаешь о другомъ?..»
Послѣдняя фраза взволновала меня… Черезъ нѣсколько страницъ я наткнулся на слѣдующее:
«Скончалась Eudoxie Бутылина. Упокой Господи душу ея! Богъ тамъ разсудитъ, можно или нѣтъ любить того, кого любить не должно…»
Мря сгорбленная старушка предстала сразу передо мной со своей страдающей душой и какой-то тайной. Я лихорадочно перебиралъ бумаги и боялся останавливаться на нихъ и останавливался каждую минуту. Хозяйственныя записи перемѣшивались съ изліяніями, слухи съ разными мелкими фактами. Я узналъ, между прочимъ, почему у насъ въ Турьихъ Горахъ два барскихъ дома, точно двѣ отдѣльныхъ усадьбы. Оказывается, что Турьи Горы принадлежали дѣду Ѳедору Иларіоновичу пополамъ съ братомъ. Когда дѣдъ женился, они жили втроемъ, но отношенія братьевъ, очевидно, были очень тяжелыя, потому что у бабушки много записей въ такомъ родѣ: