На четвёртый день, на рассвете, его закрепляют на койке ремнями. Медсестра делает инъекцию, и в голове у Уила всё затуманивается. Его вкатывают в операционную: яркие лампы, белые стены, попискивающие мониторы, всё стерильно и холодно. Совсем не так, как в хирургическом корпусе дома, в резервации.
Он чувствует тупое отчаяние. Ему предстоит расплетение. И он встретит свой конец в одиночестве.
Одно из лиц кажется ему знакомым. Хотя на женщине операционная роба и её волосы забраны под шапочку, маски на её лице, в отличие от других, нет. Похоже, они считают, что для него видеть её лицо гораздо важнее соблюдения правил асептики. Уил не удивлён, увидев её здесь. Это та самая женщина со светлыми волосами, для которой он играл. Она ему не представилась, но он слышал, как другие звали её Робертой.
— Ты помнишь меня, Чоуилау? — спрашивает она с едва заметным британским акцентом. — Мы встречались вчера.
Она произносит его имя без запинки. Это и доставляет ему крохотное удовольствие и одновременно тревожит.
— Почему вы это делаете? — спрашивает он. — Почему я?
— Мы искали подходящего Человека Удачи очень, очень долгое время. Ты станешь частью невероятного эксперимента. Этот эксперимент изменит будущее.
— Вы расскажете моим родителям, что со мной случилось? Пожалуйста!
— Извини, Уил. Никто не должен знать об этом.
Это потрясает его больше, чем мысль о смерти. Его родители, Пивани, Уна, всё племя будут скорбеть об его отсутствии, но они так и не узнают о постигшей его судьбе.
Женщина берёт его руки в свои.
— Я хочу, чтобы ты знал: твой талант не будет потерян. Эти руки и набор нейронов, в которых содержится весь твой музыкальный дар, не будут разъединены. Они останутся нетронутыми. Потому что я тоже высоко ценю то, что составляет саму суть твоей личности.
Это совсем не то, чего желает Уил, но он пытается утешить себя мыслью, что его музыкальный талант переживёт его расплетение.
— Моя гитара, — ухитряется он проговорить сквозь стиснутые зубы, стараясь не обращать внимания на то, что он больше не чувствует пальцев на ногах.
— Она в сохранности, — уверяет его Роберта. — Она у меня.
— Отошлите её домой.
Она сначала медлит, потом кивает.
Расплетение Уила идёт полным ходом — гораздо быстрее, чем обычно проходят подобные операции. На него уже накатывает волна мрака — слишком скоро! Он больше не может слышать Роберту. Он больше не может видеть её.
Затем, посреди всей этой пустоты он вдруг ощущает чьё-то знакомое присутствие.
— Дедушка? — пытается сказать Уил. Он не может больше слышать собственный голос.
— Да, Чоуилау.
— Мы идём в Нижний Мир?
— Посмотрим, Чоуилау, — отвечает дед, — посмотрим...
Но что будет теперь, для Уила больше не имеет значения. Потому что наконец-то к нему пришли.
11 • Уна
Не с помощью дымовых сигналов.
Не путём сложных следственных действий Совета.
Не через общеплеменные силы безопасности, размещённые в резервации после того, как орган-пираты увели Уила.
Нет. Весть о том, что Уила больше нет, дошла до резервации, когда почта доставила сюда посылку с его гитарой. Обратного адреса на посылке не было.
Уна держит гитару в руках и вспоминает горы, которые Уил строил для неё в песочнице — им было тогда пять лет. Вспоминает вспыхнувшую в его глазах тихую радость, когда она попросила его жениться на ней — им шесть. Его скорбь, когда умер дедушка Точо — она и Лев сидели тогда на полу больничной палаты. Прикосновение руки Уила, когда он прощался с ней перед походом.
Во всех этих воспоминаниях живёт его музыка, она слышит её каждый день в дыхании ветра, играющего в кронах деревьев. Она мучает и жжёт её. Или, может, наоборот — утешает и говорит, что на самом деле никто не уходит бесследно.
Уна пытается помнить об этом, когда кладёт гитару Уила на стол в своей мастерской. Здесь нет почившего тела, здесь лишь гитара. Она нежно, с любовью снимает с неё струны и готовит гитару к завтрашнему огненному погребению.
И она никому не скажет о странной, необъяснимой надежде, живущей в её сердце: что когда-нибудь она снова услышит, как музыка Уила, громкая, чистая, воззовёт к её душе.
КОНЕЦ