- Адам и Ева завещали нам не подчиняться. Они ведь не извинились перед Господом. Ушли, единственное, что взяли, - фиговые листки, и принялись изготовлять человечество.
Альберт Казимирович не согласился.
- И стали познавать окружающее, вернее, продолжали, несмотря на наказание. Разница в том, что вы стараетесь познать мир, созданный им, а я хочу познать его самого.
- Ну, вы замахнулись.
- Да, вы хотите узнать, как поет птица, как работают ее голосовые связки, а я хочу понять, зачем она поет и о чем!
Щипаньский не был бы самим собой, если бы не искал подходов, каких-то способов научно подойти к проблемам души, совести, для него совесть была лестницей к Господу, вопросом, который Создатель задает человеку. Совесть находится в душе. Совесть - явление непонятное, не имеющее ни причин, ни определений, ее появление, ее назначение - тайна. Она не зависит от человека, возможно, она имеет божественное происхождение, то есть связывает человека с Богом, вот ниточка, по которой Щипаньский хотел добраться туда, к Создателю. Сократ был прав, когда требовал познать самого себя. К сожалению, наука пошла не по этому пути.
Запомнилась Погосову одна любопытная мысль Щипаньского о совести: то, что она никогда не ошибается. Категорично? Но Погосов не мог найти опровержения. Сколько случаев ни вспоминал - всегда и впрямь она была права. В ней словно бы какой-то компас имелся, указатель. Возникало тревожное чувство, действительно "угрызение" - иначе не назвать, откуда оно бралось, какова его природа, выходит, этот ориентир дан свыше. Выходит, наша собственная душа может кое-что поведать...
Еще сказал старик Щипаньский - "тот неведомый мир, что еле заметно шевелится под нами". У него это было связано с новыми сообщениями об открытии невидимой материи, ее больше, чем видимой, назначение ее непонятно, ее называют "темная материя".
Прощаясь, Щипаньский сказал на ухо: "Сережа, не отказывайтесь от чуда! Надо осознавать не свой ум, а свою глупость", - отстранился и подмигнул со значением, а каким - непонятно.
Погосов не был его лучшим учеником, но старик выделял его странным, определением: "содержательный парень".
Зачем-то Щипаньский покинул свой трон, мог бы восседать, пользоваться связями, славой, бросил все и отправился в одинокое странствие, в свою страну Скитанию.
Старик хотел смутить их дух, понимал, что дни его сочтены, и спешил, спешил выложить накопленное. Казалось, он что-то знал, неведомое им всем, знал настолько, что опускал подробности, убежденный, что они сами до всего доберутся. Но Погосов не желал отвлекаться от своего реального дела, он терпеть не мог философские проблемы, из них не извлечь ничего полезного. Бедный одинокий старик, не мудрено, что после смерти жены у него крыша поехала. Добраться до Дизайнера, до Творца, всерьез искать cпocoбы - это почти психическое расстройство. Там были стоящие мысли, но безумие тем и опасно, что может выглядеть смелостью ума.
Погосов злился на Щипаньского и тотчас жалел его. Закончить жизнь такую блестящую жизнь - безумием, как обидно. Хорошо, что сам он этого не понимает.
На обратном пути Надя сказала: в самом деле, почему бы нам не уехать? Вопрос Щипаньского засел ей в голову. Профессор нисколько не осуждал своих учеников, тех, кто уехал.
Заселенная чеченцами квартира, потолок в пятнах, бедность - вот, что их ждало. Будущее вдруг обрело наглядность. Сосед за столом Нади разминал картошку вилкой, нечем было жевать, не может себе сделать протез, так он пояснил ей, между
прочим - тоже профессор.
- Неблагодарная страна! Ты видел, как они ели, как голодные.
С этого вечера мысль об отъезде стала прорастать в ней. Участь Щипаньского, его гостей не выходила у нее из головы.
- Думаешь, случайно начальники отправляют своих детей и жен за границу? Знают, что у нас надеяться не на что. Они не дураки, они хорошо информированы.
Подруги, телевидение, газеты подбрасывали ей новые примеры.
На экранах появлялись виллы в Испании, на Кипре, купленные мэрами российских городов, министрами, особняки генералов. Что ни день убивали в подъездах директоров, бизнесменов. Молодые ученые объясняли корреспондентам, как хорошо они устроились в Штатах. Министр труда и еще чего-то послал свою жену рожать в Америку, чтобы ребенок получил американское гражданство. Рядом с их садовым кооперативом вырос поселок роскошных коттеджей с фонтанами, кортами, высокими каменными заборами - там жили депутаты.
Откуда? На какие шиши? Воры! Оставаться в этой стране - значит либо стать вором, бандитом, либо нищим.
Уезжать, пока еще можно, пока на Погосова есть спрос, да и у нее возраст, слава богу, еще не вышел.
Погосов слышать не хотел об отъезде. "Что тебя здесь держит, допытывалась она. - Ты же сам говорил: нет ни русской, ни немецкой физики". Слова о патриотизме вызывали у нее ярость - любить? За что любить эту страну? Конкретно?
Она с ходу отвергала его рассуждения. Когда происходит кораблекрушение, надо садиться в лодку и уплывать, а не выяснять, отчего да почему.
Эта страна безбожная, погрязшая во лжи, крови, нищете, сгубила миллионы и погибнет за свои грехи.
Они разъяренно орали друг на друга. Не стесняясь, не боясь, она поносила всех, вплоть до премьер-министра, называла его взяточником; до президента - тоже хапает, не гнушается. Лицо ее покрывалось красными пятнами. Губы становились тонкими, кривились, вся милота пропадала, появлялась злобная немолодая особа, которая накопила обиды, считала его трусливым созданием, не способным на поступок, холодным эгоистом, никогда он ее не любил, никудышный отец...
- Народ, народ, - передразнивала она, - где был этот народ, когда истребляли миллионы лучших, что за народ, который так легко дурачить, который терпит пьяницу президента, жулика губернатора. Все, кто мог, уехали, отделились от этого народа. Россия - страна покинутых родителей и убежавших от нее республик.
Погосов пробовал отшучиваться:
- Россия - страна оптимистов, все пессимисты уехали. И слава богу!