- Лера.
- Так вот, Лера, исследую, что крепче - лоб или стена.
- Стена цела?
- Сочувствуете стене? - Он постучал себя по лбу. - Не хватает! Надо бы бросить, не могу, хоть тресни. Так и топчусь, ни тпру, ни ну...
Вряд ли она могла что-либо понять, где его заколодило, но слушала, не останавливала. Неизвестно, с чего его понесло.
Звенели льдинки. Тонкий звук исходил от берега, мешался с шипящей волной.
- Ледостав, - сказал Погосов.
- Последняя волна. Завтра она замерзнет.
- Хорошее утро, - отозвался Погосов. - Меня зовут Сергеем... Сергей Максимович. Извините, если что...
- Все правильно, все было правильно, - твердо ответила Лера.
Дальше они шли молча вдоль воды. Среди выброшенного тростника попадались пластиковые бутылки, пакеты, банки, канистры. Море пыталось избавиться от этого мусора. Чайки сидели шеренгой на отмели.
Шел легкий, пустой разговор, треп, разминка. Погосов пытался понять, откуда взялась эта особа здесь рано утром, и вчера она тоже здесь прогуливалась. Из поселка? Но она не знала, в какой он стороне. Санаторий "Дюны" был в двух километрах отсюда, но она шла не оттуда.
- У вас это утренняя зарядка. А потом? За работу?
Погосов поморщился.
- Считается, что так.
- В чем же смысл?
- Смысла нет, но ничем другим заниматься не могу.
- Узкая у вас специальность.
Она посмеивалась снисходительно, что раздражало Погосова.
- Специальность ни при чем.
- Не злитесь. Я понимаю, от меня требуется сочувствие, утешение, так положено женщинам.
- Я специально для этого сюда пришел.
- Вам что, надо обязательно узнать, кто я, откуда? Настоящий ученый не должен отвлекаться.
- Откуда вам знать, у вас муж ученый, младший научный сотрудник?
- Почему младший? - Она расхохоталась. В ней было какое-то скрытое превосходство, как будто ей было что-то известно о Погосове.
Она спросила, в чем состоит его работа, спросила недоверчиво, словно проверяя. Посмеиваясь, он поиграл перед ней с критерием Олсена. И добавил про искривление полей.
- Хотите поставить меня на место, - сказала Лера, - между прочим, хороший специалист делает это иначе.
Получилось, что она поставила его на место, и тогда он уже совершенно иначе, увлеченно, как он умел, заговорил о молниях, о том, как природа, шутя, мечет молнии длиною в десятки километров, в лабораториях же можно получить лишь в тысячу раз меньшие разряды. Про тайны Северных сияний. Про шаровые молнии - неведомые странные создания с необъяснимым поведением.
- И вам это все надо понять, бедный вы, бедный. - Она хихикнула, и в то же время тронула его руку. Это был жест близкого человека.
Вдруг она приложила палец к губам:
- Слышите?.. Еще немного, и оно умолкнет.
- Море самое совершенное и законченное творение, - сказал Погосов, ему незачем меняться.
- Вы это к чему? - спросила Лера.
Погосов пожал плечами.
- А к тому, чтобы бросить... Бросить все к чертовой матери... и делать лишь то, что положено.
- Что бросить?
- Эту проклятую гонку!
- Вы ведь делаете то, что хотите.
- Э-э-э нет, надо всем доказать, мне нужна слава.
Разве объяснишь, что ему нужно на самом деле. Как известно, на свете счастья нет, но есть покой и воля. Именно воля. Лучшего смысла жизни не найти. Но и Пушкин не мог вырваться ни к покою, ни к воле... Вот опять труба зовет, пора взваливать свой крест. Он посмотрел на часы, постучал по стеклу: надо возвращаться.
- Вы уверены?
Глаза их встретились. В зеленоватой тьме ее глаз не было ни смешинки, ни ребячества, а было нечто серьезное, направленное прямо к нему.
Солнце то появлялось, то исчезало среди перистых облаков. Повернули обратно. Лера взяла его под руку, зябко прижалась и тотчас отстранилась, но Погосов решительно вернул ее к себе, они зашагали в ногу. Пальцы их сошлись, Погосов пожимал их и получал ответ, полузабытая, безмолвная игра.
Бледная тень облака перемещалась вместе с ними, и они никак не могли выйти на солнце.
- Помните у Блока, - сказала Лера.
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, - и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
- Да, да, - сказал Погосов, хотя ничего такого не помнил, - это
точно!
Дойдя до лодки, Лера уселась на перевернутое днище лицом к солнцу и усадила его рядом, плечом к плечу. Было приятно жмуриться от слепящего блеска воды, чувствовать тепло женского плеча. Давно oн не позволял себе расслабиться.
У нее был какой-то неясный акцент, еле заметный. Не хотелось расспрашивать, она тоже ни о чем не спрашивала. Сидеть вот так, не слыша тиканья уходящих впустую секунд. Он вдруг подумал: почему впустую, не слышать времени - это и значит жить.
Так они сидели, что-то происходило между ними, что именно, он не знал, потом увидел, как съежилась его тень на песке.
- Э-э, солнышко-то уже...
- Вам что, плохо сидеть?
В голосе ее было то откровенное обещание, что бывает у женщин, уверенных в своей силе. Погосов давно убедился, что обещания эти не оправдываются, но здесь была еще и настойчивость.
- Вы ничего не забыли? - спросила она.
- Что я мог забыть?
- А следы?
- Да, да... давайте показывайте, как это делается.
- Вы в самом деле не знаете?
- Ладно, не темните.
- Дело не в следах. - Она вдруг посерьезнела. - Вы могли бы отправиться со мною?
- Куда?
Она кивнула в сторону залива.
- На катере?.. Надолго?
- Время тут ни при чем. Вы ничем не рискуете. Впрочем... - Она подумала. - Ничего не могу обещать.
Погосов хмыкнул.
- Если ничего не обещаете, то зачем мне это?
- Я серьезно. В любую минуту вы сможете вернуться.
- Знаете, дорогуша, я не люблю, когда меня разыгрывают. Наверняка все окажется ерундой. Вам лишь бы посмеяться. А мне нынче не до шуток.
- Как хотите, - она произнесла это почти с облегчением.
У Погосова был хороший предлог распрощаться. И без того у него отхватили кусок рабочего утра.
- Выкладывайте мне насчет следов, и я пошел. Встретимся завтра.
- Завтра мы не встретимся... Мы больше не встретимся.