Эрельвар стоял возле узкого окна своей комнаты, глядя на башню, куда он приказал поместить Уилкинсона. Терон прав: это уже крайние меры. Но, с другой стороны, что еще оставалось?
Он считал, что стены Кворина достаточно надежная защита для его подопечного. Надо было раньше уразуметь, что Владычица зашлет шпионов даже сюда.
— Не кори ты себя так, — сказала Глориен у него за спиной.
— Ты что, шпионишь за моими мыслями, женщина?
— Нет, просто знаю своего мужа. Разве я не права? Разве ты не упрекаешь себя за сегодняшнее несчастье?
Эрельвар промолчал. Глориен ждала, зная, что он ответит, когда будет готов.
— Кого же еще мне корить? — наконец спросил он. — Здесь моя собственная твердыня... мой собственный город, — а я не могу обеспечить безопасность одному-единственному человеку в его стенах. Как же мне защищать тысячи?
Глориен поднялась с постели и остановилась позади него, легчайшим, как пух, прикосновением положив ладони ему на спину.
— Приложив все свои силы и умения.
— А если их не достанет?
Глориен улыбнулась. Люди, знающие Эрельвара не очень хорошо, убеждены, что он не знает страха. Ей же известно, что это вовсе не так. Ее муж живет в постоянном ужасе перед врагом, с которым он не может сойтись лицом к лицу в честном бою.
— Тогда мы умрем, — напрямую сказала она. — Как и суждено каждому человеку. Но мы умрем достойно, и грядущие поколения сложат песни о твоей доблести.
— До них мне нет дела.
— Конечно. Но тебя гнетет куда больше тревог, чем тревога о судьбе юного Уилкинсона.
— Гораздо больше, — вздохнул Эрельвар.
— Пойдем, раздели их со мной.
Эрельвар позволил Глориен увести себя от окна; сон не приходил к ним до поздней ночи.
Делариан стоял на крепостной стене, всматриваясь в ночь, словно мог разглядеть за рекой леса Ольванора. Потом оглянулся на башню, в которой Эрельвар разместил отца; в окнах его покоев не видно было ни лучика света.
Хорошо бы тоже найти утешение во сне! Но после бесплодного спора с отцом сон ускользал от Делариана.
Вполне понятно, что отец отмахнулся от предостережений Эрельвара. В конце концов, что может морв знать об обороне Ольванора? Однако Делариан никак не мог поверить, что отец пропустил мимо ушей и его предупреждения.
Как и Эрельвар, Делариан собственными глазами видел орды галдов, собирающиеся в Пылающих Холмах, — и понимал, что их чересчур много для простой осады Кворина. Но отец все равно не захотел его слушать. Делариан всегда уважал своего отца и короля, но на ум как-то сами собой пришли определения «слепец» и «узколобый».
«Что ты сотворил со мной, Эрельвар? — думал он. — Некогда я точно так же верил, что лес защитит нас».
«Он сделал тебя мудрее», — подсказал ответ его собственный рассудок. Делариан отвел взгляд от ставшего совсем невидимым леса. Отвергнет ли его родная земля, как чужеземца... как захватчика, когда он в следующий раз ступит в Ольванор?
— Брат? — окликнул знакомый голос.
Делариан обернулся к старшему брату. А он-то думал, что тот давно спит в покоях, отведенных ему Эрельваром по соседству с отцовскими.
— Приветствую, Лаэрдон.
Лаэрдон вошел в круг света, отброшенного ближайшим фонарем. Делариан улыбнулся: старший брат своими соломенными волосами и бирюзовыми глазами удался в мать, а серебряные волосы и серые глаза младшего точь-в-точь как у отца в молодости. Он шагнул навстречу распахнутым объятиям Лаэрдона.
— Я... пришел попросить прощения, — смущаясь, начал Лаэрдон. — Отец не ожидал, что ты возьмешь сторону владыки Эрельвара. Я знаю, что ты хотел как лучше, что ты думаешь только о благе Ольванора.
— Спасибо.
— Но со временем ты поймешь, что отец прав.
Делариан вздохнул, от всей души желая, чтобы так оно и было на самом деле.
— Нет, Лаэрдон. Отец не прав, и я искренне боюсь, что нашей земле придется заплатить за его ошибку.
— Но... сражаться на Равнинах?! Это не в нашем обычае, Делариан...
— Обычай ясеня — расти высоким и стройным, не так ли?
— Да, но при чем...
— Но если ясень встречает препятствие, он изгибается и растет криво или отказывается расти дальше, потому что это не в его обычае?
— Конечно, изгибается.
— И все равно остается ясенем, хотя он и отступил от своего обычая?
— Конечно, но мы ведь говорим не о деревьях, Делариан.
— Нет-нет, конечно, не о деревьях.
— И ты хочешь, чтобы мы отвергали мудрость веков всякий раз, когда чужеземец вздумает сулить нам опасность.
— Это я-то чужеземец?!
— Делариан... Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой. Прошу, да будет между нами мир.
— Хорошо, мой брат. Однако я хочу попросить тебя кое о чем.
— Проси.
— Если Эрельвар окажется прав и тебе придется вести рода в бой против морвов, обещаешь ли ты мне, что хотя бы будешь помнить сказанное мной нынче ночью? Что хотя бы подумаешь о возможности отойти от обычая, дабы Ольванор продолжал расти?
— Да, Делариан, я тебе это обещаю.
— Спасибо.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Вы считаете, что одолеете осенние штормы? — поинтересовался Эрельвар.
— Да, — ответил Терон. — Почти до самого моря река будет спокойной. А выйдя в море, мы сможем высадиться на ольвийский берег, если погода испортится. Уж в этом-то нам ольвы не откажут.
— Хорошо. Да будет путь ваш скор и приятен.
— Благодарю вас. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
— Надеюсь, регент сочтет уместным послать с вами подкрепление.
— Я почти уверен в этом. До свидания, Эрельвар, Артемас.
— Счастливого пути, Терон, — промолвил Артемас.
— До свидания, мой друг, — подхватил Эрельвар. Терон улыбнулся и ступил в лодку, которая должна была доставить его на борт дожидающейся нимранской галеры.
Гребцы вывели лодку на середину реки, с борта галеры свесили веревочную лестницу, и матросы помогли Терону подняться. В последний раз помахав рукой, он скрылся из виду.
— Надо мне было заложить пристань, — сказал Эрельвар Морфаилу.
Гребцы повернули лодку к причалу. Как только она отошла на достаточное расстояние, на галере подняли якорь и начали грести с левого борта. Нимранская трирема повернулась, чтобы медленное течение Терпкой Лозы разогнало ее, а уж после были пущены в ход весла штирборта, и судно пошло вниз по течению.
Пока Эрельвар, Артемас и Морфаил возвращались по узкому мосту на утес, трирема успела скрыться из виду. Подъезжая ко дворцу, Эрельвар посмотрел на башню, в которой томился Уилкинсон. Настало время обратиться за наставлением, как быть с новым фелга.
Когда Эрельвар вошел в часовню, там никого не было. Конечно, в подобное время это ничуть не удивительно. Он дернул за шнурок колокольчика у двери и преклонил колени перед алтарем на низкой скамеечке с мягкой обивкой.
Через некоторое время послышались шаги Карадока, вышедшего из своих покоев в глубине часовни. Эрельвар не поднимал потупленных глаз, как приличествует просителю.
— Кто пришел с мольбой к Повелителю Небес и Мертвых? — вопросил Карадок.
— Эрельвар, некогда ведомый под именем Морут, а ныне Паладин Мортоса.
— Так зри же на меня и реки свою просьбу, — произнес Карадок ритуальную фразу.
Подняв голову, Эрельвар встретил взгляд синих, как лед, глаз Карадока. На знакомом лице словно проступили иные черты, напоминающие облик мраморной статуи, стоящей позади священника. Эрельвар почувствовал, как волосы у него зашевелились...
— Я... я ищу наставления относительно моего фелга Стивена Уилкинсона, — начал он.
— Сновидца, — вставил Карадок-Мортос. — Какого же наставления ты ищешь?
— Я... не знаю, как с ним быть, мой господин. Он кажется таким беспомощным. Кажется даже, что единственный способ обезопасить его — сделать узником.
— Беспомощным? Да, пожалуй, он должен казаться тебе таковым. Уверяю тебя, он не бессилен и не в безопасности.