– Не думаю, что комиссар полиции позволит вам идти на такой риск, если все не выяснится, – обрезал Харди.
– Не позволит мне? – Глаза Муна заблестели. – Было бы интересно посмотреть, как это он сможет меня остановить. Я решил праздновать и буду праздновать – здесь, в «Бомонде», или еще где-нибудь, если мистер Шамбрэн желает объяснить совету директоров, почему он хочет оставить такое хорошее место работы.
Главный менеджер пожал плечами:
– Это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рискнуть ею, то меня это мало беспокоит.
Мун тихо фыркнул:
– Вот теперь видите, лейтенант? Никто меня не любит.
– И все-таки я не могу понять, почему вы не принимаете это всерьез? – проговорил Харди. – Что вы знаете такого, чего не говорите нам?
– Ничего такого я не знаю, – ответил Мун, – кроме того, что кто-то решил сыграть со мной очень дорогостоящую шутку. Кто-то хочет, чтобы я спрятался, засунул голову под крыло и выставил бы себя на посмешище. Но, как говорил один известный государственный муж, «Я не выбираю бегство».
* * *
Никаких вопросов о том, как скончалась Памела Прим, несчастная девушка по вызову с таким невероятным именем, не возникало. Это было самоубийство. Лейтенанта Харди озадачило другое – угроза убить Муна, которую они обнаружили в письме, найденном в сумке мисс Прим. Сначала он заподозрил, что это была всего лишь шутка, которая непреднамеренно привела ее к смерти Но такое предположение рассыпалось, как только лейтенант подумал о деньгах. Десять тысяч долларов действительно были положены на имя мисс Прим в «Уолтхем траст». И она их сняла. По понятиям Харди, никто не смог бы шутить с суммой в десять тысяч долларов.
Они вернулись в офис мистера Шамбрэна, откуда лейтенант доложил по телефону полицейскому комиссару о случившемся. То обстоятельство, что Мун оказался замешанным в это дело, холодным ветром пронеслось по официальным коридорам.
Харди взглянул на Элисон Барнуэлл, которую пригласил Шамбрэн, отметил про себя: «Девочка что надо», но засомневался, сможет ли она в таких обстоятельствах достойно представить отель прессе.
– Защищать Муна не входит в наши обязанности, – пояснил Шамбрэн Элисон твердым голосом. – Наше дело – защитить отель. Ущерб уже нанесен. Эта история о самоубийстве сегодня будет во всех вечерних газетах, программах радио и телевидения. На первое место ее выводит связь с Муном. Так что с завтрашнего дня около наших дверей будут толпиться всякие репортеры и поставщики слухов. – Он с раздражением указал на заметку на своем письменном столе. – Уиллард Сторм уже рвется взять у меня интервью.
Уиллард Сторм был широко известным молодым репортером в городе. Его ежедневная колонка, которую он назвал «Сторм-Сентер», вытеснила Уинчелла, Салливана и других газетных ветеранов. Сторм придерживался правила, которое Шамбрэн ненавидел: сенсация в газете любой ценой, независимо от того, кого она ранит.
– Здесь просто какой-то психоз, – заметил Харди. – Мне кажется, надо быть круглым дураком, чтобы связываться с ним.
Элисон побледнела.
– Как и лейтенанту, мне трудно думать об этом как о какой-то шутке. Десять тысяч долларов!
Шамбрэн сделал нетерпеливый жест.
– Размер суммы не должен удивлять вас в этой работе, Элисон. Я уже прочитал вам небольшую лекцию на эту тему сегодня утром. Отель набит людьми, для которых десять тысяч долларов – это просто карманные деньги. Для вас они могут выглядеть как заработок за целый год, а для них это сумма, которую они берут с собой, отправляясь побродить по магазинам. – Он стукнул кулаком по столу. – Вы хоть что-нибудь знаете об этой работе? – Его голос стал злым. – Вас неумолимо влечет к людям, у которых нет неограниченного счета в банке. Вы видите стенографисток или продавщиц из магазинов, которые смотрят на шикарные витрины в нашем вестибюле, и знаете, что они мечтают о дне, когда смогут что-нибудь купить, но этот день никогда не придет. И пока они смотрят, жирные богатые сучки проходят мимо них и покупают все, что хотят. Возьмите наших телефонисток. Они пропускают через свои руки сотни делишек между мужчинами и дамами. Не дают пройти плохим звонкам в неподходящее время, принимают тайные сообщения. Они безвылазно сидят в нашем офисе на третьем этаже. Знаете ли вы, что они счастливы, если получат хоть пять долларов чаевых в год? Богатые желают, чтобы их хорошо обслуживали. Если девочки пропустят хоть один неправильный вызов или как-то сделают тайное сообщение известным, то богатые тут же потребуют от меня их крови. Возьмите Амато, нашего менеджера по банкетам. Он заработал язву. Она уже сейчас, за неделю до приема, кровоточит, потому что Мун сделал из него мальчика для битья. Обед у Муна будет превосходным, но Амато все равно получит свою долю побоев. Я ненавижу супербогатых! Ненавижу таких, кто может выбросить десять тысяч долларов, чтобы вынудить повеситься такую девушку, как Прим. Она впала в отчаяние, потому что служила этой индустрии удовольствий, которая должна работать день и ночь год за годом.
– А мы, – сказала Элисон, глаза которой вдруг загорелись, – мы и есть главные инженеры этой индустрии удовольствий. Отель «Бомонд» – площадка для развлечений богатых людей в Нью-Йорке. Так прямо и сказано в нашем буклете.
– Все верно, – рявкнул Шамбрэн все еще сердито. – Мы и есть мальчики на побегушках для богатых. Но мы не станем целовать им ноги.
* * *
Джон Уиллс снова растянулся на кровати в своей комнате на четырнадцатом этаже и уставился в потолок сквозь сигаретный дым. Морщинки в уголках его глаз сомкнулись, как отболи. Это и была боль, жестокая, не утихающая, с которой он жил уже двенадцать лет.
Джон Уиллс было его легальное имя, признанное судом, но по рождению он был Джон Макайвор. Имя Макайвор прозвучало бы для Шамбрэна как удар колокола. Оно прозвучало бы как колокол и для любого газетчика, который работал в пятидесятых годах. Имя капитана Уоррена Макайвора, исключенного из британской армии за любовную связь с женой начальника, тогда обошло страницы всех газет. Это не было обычным адюльтером. Суд пытался доказать, что Уоррен Макайвор не очень-то интересовался любовными делами, а пытался использовать жену полковника для того, чтобы завладеть секретными материалами, которые были в его распоряжении. Так как полковник был связан с «бомбой», Уоррен Макайвор выглядел сущим негодяем, хотя и пытался разыгрывать из себя невинность. Макайвор отрицал свою связь с леди, так же как и обвинение в шпионаже. Дело было усугублено странным признанием леди, которая заявила, что мужчина, с которым она имела любовную связь, был не кто иной, как знаменитый писатель, журналист и путешественник Обри Мун. Это было явным абсурдом, потому что управляющий отеля, горничная и официант, обслуживающий номера, – все они подтвердили, что мужчина, который зарегистрировался как «мистер и миссис Макайвор», а потом был замечен с этой леди в компрометирующих позах, не кто иной, как Макайвор. Мун был известен британской публике, словно кинозвезда. Никто не смог бы спутать этого темного угрюмого, элегантного мужчину с белокурым капитаном Макайвором.
Обвинение в шпионаже не было доказано, хотя публика мало сомневалась в этом факте. Всюду со знанием дела говорили, что дыма без огня не бывает. Капитан Макайвор был с позором изгнан со службы, а два года спустя застрелился в маленькой комнате отеля в Ливерпуле.
Капитан Уоррен Макайвор был отцом Джона Уиллса. Уиллс была девичья фамилия его матери.
Когда с отцом случилось это несчастье, Джон Уиллс был в Корее, в рядах армии Соединенных Штатов. Сначала до него дошли только самые краткие сведения об этом, но потом все приняло размеры сенсации, что серьезно повлияло на отношения Уиллса с товарищами. Друзья-летчики не хотели говорить с ним о случившемся, и это привело к его некоторой изоляции. Он понял, что ему перестали доверять. Ведь он был сыном шпиона, хотя обвинения в шпионаже и не были доказаны.