Мне нравилось проводить время в своей комнате, читать, рисовать, напевая что-то в такт движению кисти. Картинки выходили странными, по крайней мере, так говорила моя старая няня, мизид Бауэр. Она была со мной с самого моего рождения. Когда мне исполнилось семь лет, отец подарил мне маленького ллойва с шикарной черной гривой и добрыми глазами. Специально для меня заказали седло, и я могла учиться верховой езде наравне с братьями – Мишелем и Алессандро, сыновьями моего папы от первого брака. Их мама умерла задолго до моего рождения. С Алессандро было легко, когда он меня замечал, то угощал сладостями и катал на своем громадном гнедом ллойве. Мишель же часто смеялся над моей неуклюжестью и глупостью. По крайней мере, он утверждал, что я слишком глупа и невоспитанна, чтобы быть дочерью графа, и надо мной будут смеяться все наши соседи.
К счастью, соседи, которых я после этих слов начала бояться, навещали нас не так уж и часто. Жизнь в провинции могла бы сдружить моего отца и владельцев граничащих с нашими землями поместий, вот только почему-то они не спешили наносить нам визиты, к моему искреннему облегчению. Значит, в округе так и не узнают, что сегодня я прогуляла урок мизид Дарии, сбежала от няни и выпачкала новой платье, упав в лужу. И разве имеет значение, что туда меня толкнул сам Мишель?
Я росла, и из нескладной девчушки постепенно превращалась в худого угловатого подростка, а из него в неуклюжую девушку с копной непослушных волос, жуткого оттенка (таких волос, по мнению нашей домоправительницы, мизид Талис, ни у одной приличной шанэли быть не может). В общем, годы не подарили мне ни привлекательности, ни очарования юности, на мой взгляд, напрасно воспетого авторами поэзий.
– Карэн! Вот вы где! - мизид Бауэр, тяжело переступая с одной ноги на другую, подошла ко мне, - сколько можно говорить, что юной шанэли не пристало забираться на дерево, да еще и болтать с ветки ногами!
– Но Бар, отсюда такой прекрасный вид, я улыбнулась ворчащей няне, зная, что долго та не сможет на меня сердиться. Бар – именно так я сокращала ее имя в детстве, когда была не в силах выговорить его полностью.
– Меня послал граф. Он хочет вас видеть прямо сейчас, - няня строго воззрилась на меня, и я неохотно, но довольно ловко слезла с высоты. Со временем я до совершенства отточила мастерство лазания по деревьям, видимо, стараясь этим компенсировать свою природную неповоротливость. Мне это стоило десятков синяков, ссадин и порезов.
– Ты не знаешь, зачем папа меня зовет? – вряд ли он бы поделился этим с Бар, однако, пожилая женщина слишком долго жила в доме, и могла что-то услышать или заметить. Но на этот раз, мизид отрицательно мотнула головой, поправила на мне жакет, и вытащила из осатков прически пару сухих листьев.
– Могу лишь предположить, что это связано с визитом его маман, достопочтенной дамы Калиссии. Она прислала письмо, что собирается вас навестить.
После этих слов, я почувствовала, как у меня задрожали коленки, и неприятно заныло где-то на уровне живота. Я никогда не считала себя слишком мнительной, но как бы мой папа ни пытался отрицать очевидное, я знала точно – бабушка меня не любила, мягко выражаясь.
– Ты опоздала, - во взгляде воззрившейся на меня дамы были злость и презрение. Их причину я не могла разгадать с тех самых пор, как впервые увидела эту высокую и все еще прекрасно сохранившуюся даму около трех лет назад. Я знала, что она не навещала семью своего сына со времени его повторной женитьбы. По слухам, долетавшим до меня, она не одобряла выбор моего папы, считая его женитьбу чудовищным мезальянсом. Что заставило ее снова искать с ним общения, не знал никто. Но с тех пор, раз в год эта дама приезжала к нам в гости, заставляя меня испытывать настоящую панику. Несколько раз я заставала ее за разговором с папой, после которого он ходил мрачнее тучи и лишь мамины тепло и забота могли вернуть ему хорошее настроение.