– Клаус мертв, - мне нужно было сказать это вслух, чтобы поверить самой. Поверить и смириться с тем, что это сделала я сама.
– Я надеялся, что яд подействует быстрее, - ответил Торн, помогая мне пробраться в уже пустующему проему двери.
– Яд? – переспросила я замирая.
– Перед тем как вырубиться, я успел его достать. Кинжал был обработан ядом кторхе. Обычная практика, - Торн пожал плечами, - мы призваны защищать своего сюзерена. Для этого все средства хороши.
На миг я ощутила небывалое облегчение. Значит, я не убийца!
– Кожа жертвы покрывается язвами, и спустя несколько минут человек истекает кровью. Он умирал в муках. Я пришел на его крик. Жаль, что вы стали свидетельницей его смерти.
– Да, вы правы. Ему было больно, - нелепая надежда на то, что Клауса убил Торн, исчезла, не успев толком закрепиться. Негодяй не выглядел ни слабым, ни умирающим до тех пор, пока не попытался меня задушить. Возможно ли, что он оказался нечувствителен к действию яда? Или имел с собой противоядие? Ведь, как сказал скор Торн, обрабатывать оружие ядом для стражей довольно привычно.
– Стойте! Мы не можем уйти и оставить скора Северса! – я отошла от замершего в коридоре мужчины и попыталась его обойти, чтобы вернутся к нашим комнатам, как только поняла, что он увлекает меня прочь из дома. И даже если оставить мысль, что я оказалась без вещей, смущение от собственного непрезентабельного вида отходило на второй план при воспоминании о герцоге.
– Не делайте глупостей, шанэли! – довольно грубо возразил скор, и я ощутила его пальцы на своей руке, - он мертв!
– Я… - на миг сердце кольнула боль. Признаться, я надеялась, что Клаус мне солгал. Не могу сказать, что герцог был мне дорог, но за последние два дня я начала испытывать к этому человеку симпатию и хрупкое доверие. Он дал мне робкую надежду, и теперь его не стало. – Мне нужно в этом убедиться… И забрать свои вещи.
– Мы теряем время, шанэли. Промедление может стать для нас роковым, - Торн с силой потянул меня к выходу.
– Нет, оставьте меня! – я вырвала руку, удивляясь собственной силе и напору, - я не могу… мы не можем уйти, оставив его там.
– Хайган и драх вас побери! – выругался Торн, преодолел два шага, разделявшие нас, и, подхватив на руки, закинул на плечо. Придерживая меня за ноги, он с неожиданной для раненого человека скоростью сбежал по лестнице вниз.
– Стойте! Вы не можете! Поставьте меня! Вы же ранены. Скор Торн, не делайте глупостей! – мною владели два противоположных чувства – гнев на того, кто наплевал на мое мнение, и сострадание к истекающему кровью человеку.
– Замолчите, шанэли Ромеро, и не мешайте мне спасать вашу жизнь. Выскажите все, что обо мне думаете после. Если у нас обоих будет эта возможность, - меня слегка встряхнули, вызывав возмущение. Да что он себе позволяет, этот страж!
– Торн! Немедленно отпустите меня! Вы слышите! Я вам приказываю! – возможно, это стало последней каплей терпения моего защитника. Остановившись и поставив меня на пол, он навис надо мной, на его скулах заходили желваки. Эта неожиданная, хоть и угрожающая покорность придала мне уверенности, но ненадолго. Едва заметное движение руки и ощущение пальцев на моей шее, а затем меня накрыла темнота.
***
Гнедой ллойв резко повернулся в сторону дамбы и, раздув ноздри, напряженно прислушался. Затем, опустив голову, несколько раз фыркнул, и хотел было ринуться прочь, но Торн успел схватить его за уздечку и остановить. Он перебросил бесчувственное тело девушки через седло, вскочил на ллойва и помчался прочь от тревожного звука. Несмолкаемый гул, казалось, несся отовсюду, нарастая, превращаясь в угрожающий рокот. Его не мог перекрыть даже порывистый шум ветра, бивший путнику прямо в лицо. Несколько миль спустя, Торн отметил, что размытая дождем дорога стала поистине непроходимой, а низкая трава и кустарник, видневшиеся по бокам от дороги в низине оказались затоплены водой.
А потом он увидел огромную волну, которая неумолимо надвигалась, заливая всё на своём пути.
***
Я очнулась, почувствовав, как холод пробирает меня до костей. Тут же ощутила на себе влажное, неприятно липнувшее к телу платье. Мокрые волосы облепили лицо. Убрав раздражающие меня пряди, я всмотрелась в расплывающуюся перед глазами фигуру, освещенную тусклым дневным светом.