– Магомед!.. – Услышав за спиной голос матери, он пришел в замешательство. Мама снимала со спины вязанку хвороста, чтобы зажечь тандыр для выпечки хлеба. На ногах резиновые галоши, платок, сползший на бок, закрыв половину лица, и распашное платье черного цвета.
– А где Тайгиб? – Спросила она встревоженным голосом. – Мне снились плохие сны.
– Дома, – тихо сказал Магомед. – Он спит. – И тут же стал помогать матери снять со спины ношу и распутать веревку. Мама в поведении сына и его голосе уловила нотки виновности.
– Что за время спать? Может, он заболел.
Магомед странно молчал.
– Что-нибудь случилось? – Недоумевала Джамгарат, сердцем почувствовав неладное.
Тайгиб долго не заставил себя ждать: услышав голос матери, выбрался во двор и заревел так, что мама испугалась.
– Что с тобой? – спросила мама.
– Он мне спалил брови, – прорыдал Тайгиб, указывая пальцем на старшего брата. – Его брови покраснели и припухли без единого волоска.
Мать смотрела то на старшего, то на младшего сына.
– Вы мне можете объяснить, что случилось, – она занервничала.
– Магомед хотел из моих спичек изготовить ракету, – сопя, произнес Тайгиб. – Когда он их поджег, я захотел их потушить, и огонь опалил мое лицо.
– Откуда у тебя спички? – спросила мама.
Тайгиб молчал.
– Отец не успевает их покупать, а вы, оказывается, друг друга поджигаете. Ах, негодники, – она взяла в руки палку, и Тайгиба след простыл вместе с Магомедом.
Через неделю Магомед, нахлобучив кепку на глаза, лежал на зеленой траве, держа в поле зрения своих овец. Рядом с ним жужжала пчела, пытаясь залезть со своим жалом в середину желтого цветка. А в небе гордо и одиноко величественно парил орел. Он думал и возмущался, почему люди не могут летать так же, как они, и, вспомнив рассказ про Икара и Дедала, проникся жалостью к ним.
Он услышал приближающиеся сбоку шаги, но не среагировал, потому что он по шагам почувствовал, что это Тайгиб. Тот остановился возле него, принеся с собой запах другого ветра, и стал ждать, поддевая коленкой плечо старшего брата.
– Иди домой, – приказал Магомед, продолжая таить обиду, – я с предателями не разговариваю.
– Извини, Магомед, – пискляво произнес Тайгиб. – Мне было так больно. – Он толкнул брата коленкой еще раз. – На!
Магомед повернулся и на уровне глаз увидел две новенькие пачки спичек.
– Запускай ракету, – деловито сказал Тайгиб. – Может, на этот раз взлетит.
Магомед рассмеялся.
– Нет, не взлетит, – сказал он. – На этот раз ты спалишь себе ресницы. Ты этого хочешь?
– Я больше не буду дуть, – настаивал Тайгиб.
Магомед встал.
– Спичками не получится, – сказал он. – Нужен порох.
– Принести? – Предложил Тайгиб. – Я знаю, где папа спрятал патроны.
Магомед воспрянул духом.
– А сколько их штук?
– Двадцать, – выпалил Тайгиб.
– Не может быть. А ну-ка, считай вслух.
– Один, два, три, пять, десять, двенадцать, двадцать, – гордо отсчитал Тайгиб.
– Эх, ты, скоро тебе в школу идти, а считать не научился, – сказал Магомед, взял маленькую пухленькую руку брата в свою и, загибая пальцы, стал учить его считать. Тайгиб быстро научился – вышло, что у папы двенадцать патронов.
– Сделаем так, – мечтательно произнес Магомед, и в его глазах засветился огонек. – Беги домой, найди в моей школьной сумке отрезок камыша и с патронами беги обратно.
Через час все было готово: ракета заправлена, четыре плавающих крыла на гвоздях настроены – осталось только поднести фитиль.
– Ох, что будет, – восхитился Тайгиб.
– Ты представляешь, – начал фантазировать Магомед, – если вот таких собрать штук сто или больше, а самим сесть наверху, можно взлететь в космос. Полетим?
– Нет, – ответил Тайгиб.
– Почему?
– Мама будет плакать, – с грустью ответил Тайгиб.
Прежде чем поднести фитиль к камышу, вертикально установленному на камнях, Магомед отвел брата подальше. Затем, как только огонь коснулся пороха, камыш взлетел в воздух и стал совершать беспорядочные движения и, наконец, перейдя в горизонтальное положение, устремился в сторону домов и исчез.
Братья с секунду стояли в оцепенении, затем помчались в село, сверкая пятками. Они остановились в узком проулке, где несколько человек тушили загоревшееся сено на спине пожилой женщины. Магомед застыл. Он вспомнил тяжелую шершавую руку отца – наказания не избежать.
Омар засунул свои промасленные руки под чугунный умывальник и не успел толкнуть рычаг, как его со всех сторон облепили женщины, которым надо было ехать на животноводческую ферму.