Накануне отъезда из села, он в школьной библиотеке подобрал нужную литературу и шел домой, подпевая песню и прижимая учебники под мышкой. Его дорога пролегала мимо годекана, где восседали немощные старики в папахах из овечьей шкуры и посохами в руке, чтобы балансировать слабеющее тело. Один из них подозвал Магомеда к себе. Это был сосед, дядя Ислам, для которого Магомед всегда оставался маленьким мальчиком.
Магомед пожал его холодную костлявую руку.
– Ты сын Омара? – спросил он, шевеля белой пышной бородой. Его глаза слезились.
– Да, дядя Ислам.
– Это ты собираешься стать космонавтом, сынок?
Магомед хмыкнул и отпустил его руку.
– Хотелось бы.
– Ты знаешь, сколько мне лет? – спросил он. Затем, не дожидаясь ответа, добавил. – Девяносто. И к тому времени, когда ты начнешь летать, меня не будет на земле и… – старик запнулся. Его губы шевелились, но голос не сходил, видимо, он хотел сказать что-то очень личное, может, встречу на небесах, но передумал. – Если ты станешь им, ты прославишь твой род и все село. Ты знаешь, кем был твой прадед Толбой.
– Так, приблизительно, – ответил Магомед.
– Он был настоящим воином, – сказал старик. – Он славил наше село и ты старайся быть достоин его.
– Спасибо, дядя Ислам. Я буду стараться.
– Подожди! – старик полез в карман и достал затянутый тесемкой кисет. Он развязал тесемку и сунул туда два пальца, доставая трёхрублевую купюру. – На, это тебе на дорогу.
Едва Магомед скрылся за поворотом, другой старик, сидевший возле Ислама, пробубнил:
– Ты зря отдал деньги и надеешься на него.
– Ты почему так говоришь Джамбул, – возмутился Ислам. – Откуда это тебе знать?
– Директор школы сказал, – ответил Джамбул. – У моего внука больше шансов.
– Тогда деньги ему отдай ты, – порекомендовал Ислам. – Ты из тех, кто мутит село и молодежь, Джамбул. Ты почему не рад внуку Толбоя, если он станет известным космонавтом – он же будет называться согратлинцем. Если он станет им, обещаешь снять свою папаху перед ним.
– Обещаю, – сказал Джамбул. – Если нет, то ты снимешь ее перед мною.
Два аксакала ударили по рукам.
Приближаясь к дому, Магомед продолжал размышлять о людях села, его истории, обычаях и отношениях между людьми: почему этот старик отдал мне деньги и пожелал удачи, хотя я ему не сын, не сосед и не родственник – просто односельчанин. Человеческая доброта не имеет границ.
Магомед плохо спал и встал с постели едва забрезжил рассвет – солнце большим огненным шаром на горизонте вставало, все больше и больше освещая горы. Подъем и закат, потом ночью свет солнца будут отсвечивать миллионы звезд на небосклоне. Скорости и расстояния. Гагарин первым из людей окунулся в пространство без воздуха. Каково там, интересно. «В восемь автобус и я уеду, оставив село, где знаю каждый бугор, каждый камень на тропе, каждый дом и каждого сельчанина. А братья и сестра Гюльжи, которые привыкли ко мне?» Он, сбитый с толку из-за переживаний, вернулся домой, чтобы разбудить Тайгиба.
Магомед делал приготовления к поездке в Ейское летное училище. У младших братьев и сестры Гюльжи появились другие обязанности. Тайгиб разложил перед собой мамин большой прямоугольный чемодан с никелированными замками и такого же цвета ребрами по углам. Он вытащил оттуда папины кожаные туфли, сорочку и брюки, которые он одевал по особенным праздничным случаям. Он два раза принюхался, с шумом втягивая запах расширявшимися ноздрями, затем поднял вопросительный взгляд на Магомеда.
– Что уставился? – спросил Магомед. – Это запах лекарства от моли. У папы так мало праздников в жизни, что он их так редко одевает. Так что маме пришлось уберечь их от моли.
Магомед украдкой наблюдал за сестрой, которая, сидя на корточках, влажной тряпкой вытирала пыль. Она склонила голову, чтобы спрятать слезы, которые жирными пятнами мочили край чемодана.
Увидев животрепещущую картину, Магомед застыл, потом, подойдя к ней, повернул ее лицо к себе.
– Гюльжи, хм. Ты почему плачешь? – тихо спросил Магомед. – Ты не рада, что твой брат едет поступать учиться?
Гюльжи два раза открыто всхлипнула.
– Махо, я не хочу расставаться с тобой.
Магомед посмотрел на Тайгиба, который со стесненным сердцем продолжал наблюдать за прощальной сценой брата и сестры.
– Ты плачешь, как будто мы прощаемся навсегда, Гюльжи. Тайгиб будет катать тебя на самокате, потом я вернусь и покатаю тебя на самолете. Ты не хочешь?