– Нет, мне этого и в голову не приходило, – со смехом сказал незнакомец.
С этим он шагнул вперед и чуть в сторону, и свет упал на него не со спины, сбоку.
– Вы по виду вряд ли намного старше меня, – заметила я.
Возможно, не самое учтивое продолжение разговора, однако он завел речь о моем возрасте первым. Вдобавок, это было наименее неловким из всего, что мне могло прийти в голову. Он обладал роскошной копной темных волос, не прилизанных, не напомаженных по обыкновению великосветских франтов, а лицо его… да, особой красотой оно не блистало, однако разумные, живые глаза искупали сей недостаток с лихвой.
– Мне двадцать два, – отвечал он, похоже, ничуть не обидевшись. – И, как вы справедливо отметили, мерить людей по возрасту в этих стенах вряд ли уместно.
Однако все это подразумевало, что сам незнакомец – действительный член Коллоквиума, а не случайный фланер вроде меня. Подумав об этом, я тут же сообразила, кто он.
– Так вы – Аарон Морнетт!
Проход меж стеллажами был так тесен, что поклониться по всем правилам он не сумел бы, и вместо этого, чуть надломившись в поясе, коснулся пальцами лба.
– А вы, надо полагать, одна из внучек леди Трент.
В начале фальчестерского дебюта я очень удивлялась тому, что меня словно бы знают повсюду. Теоретически в том суть дебюта и состоит, но на деле молодых людей в столице так много, что всех никому не упомнить. Однако очень немногие из молодежи – наполовину уталу, и со временем я поняла: обо мне, конечно же, слышали все. Но, к счастью, я догадалась о его имени первой, и это нас уравняло.
– Одри Кэмхерст. А вы в прошлом году смогли раскусить драконианскую систему мер и весов, верно?
– Да, было дело, – без тени ложной скромности подтвердил он. – Достижение не из тех, что могут привлечь внимание широкой публики, но, памятуя о вашей семье, я нимало не удивлен.
– Я тоже языковед, – с жаром заговорила я. – И в курсе всех журнальных публикаций… насколько это возможно, ведь я полжизни провела в море, с родителями. И даже сама опубликовала пару статей…
– Да, припоминаю, – сказал он, подняв кверху палец, словно затем, чтоб приостановить время, пока раздумывает. – В одной, из «Вестника Древних Письменностей», говорилось о трехконсонантных корневых логограммах, верно?
Словами не описать, Лотта, каково это – обнаружить, что твою работу заметили и запомнили! Тем более, статью, напечатанную в крохотном, малоизвестном журнальчике! Опубликуй я что-нибудь достойное внимания, скажем, в «Драконианском филологическом обозрении» или другом столь же престижном периодическом издании – еще куда ни шло, но он читал мою статью в «Вестнике»! И сказал, что она свидетельствует о глубоком понимании предмета!
Не стану воспроизводить здесь дальнейшего разговора: честно сказать, я его почти не припомню. Мы разговаривали, стоя в проходе, пока некий сгорбленный старикан не полоснул нас сердитым взглядом за поднятый шум. Тогда мы перебрались в фойе, на диван, и продолжили беседу там. Еще никогда в жизни не удавалось мне так быстро поладить с совершенно незнакомым человеком! Думаю, все дело – в удовольствии от встречи с тем, кто не просто разделяет мои интересы, но вроде бы и обществу моему искренне рад. Сидели мы на одном диване, вполоборота друг к другу, и со временем я положила руку на спинку, а вскоре его ладонь коснулась моей – легонько, всего лишь на миг, после чего он убрал руку. Знаешь, Лотта, похоже, это и был тот самый акт, называемый «флиртом», в естественной, так сказать, среде, и сие наблюдение доставило мне куда больше удовольствия, чем я ожидала.
Тут-то все и пошло хуже некуда.
Гранмамá извинилась за то, что заставила меня ждать, а я ответила, что вовсе на нее не в обиде, поскольку за это время свела знакомство с весьма приятным молодым человеком. На это она одобрительно хмыкнула, но стоило мне назвать имя… куда только подевалось ее рассеянное благодушие?
– Аарон Морнетт? – расправив плечи, вскинувшись, точно поднявшийся на дыбы дракон, переспросила она. – Ох, Одри… как жаль, что я бросила тебя здесь, с ним!