Кусок глины, попавший сегодня мне в руки, мог пролить свет на очень и очень многое. В лучах солнца я повертела его так и сяк, пригляделась к краям в поисках едва различимых отпечатков пальцев, оставленных писцом, прежде чем табличку отправили в обжиг. Еще немного, и я стану первой, кто прочтет начертанные на ней слова!
По крайней мере, так я полагала в эту минуту.
Стоило мне усесться за стол, у самой его середины, чтоб набросать кое-какие предварительные заметки, как за спиною сказали:
– Это мое кресло.
Рассказывая обо всем позже, я непременно написала бы, что обернулась с достоинством, даже не дрогнув, но, если говорить начистоту, немузыкально вскрикнула от неожиданности. Голос принадлежал девчонке… ну, это я ее мысленно так назвала: пожалуй, она младше меня года на два или три. Дело в том, что одета она была очень просто – в иссиня-серое платье, по-моему, крайне скверно на ней сидевшее. Однако виноват в этом был не портной, о чем я догадалась не сразу: держалась она так сконфуженно, что платье выглядело, точно мешок. Правда, в нарядах я разбираюсь неважно, но воображаю, как скверно ей приходится, когда она выезжает в свет – если вообще выезжает.
– Это мое кресло, – повторила она, прижимая к груди записную книжку.
Очевидно, передо мною была не служанка.
– Вы лорду Гленли… дочь? – спросила я, поднимаясь.
Конечно, лорд не женат, но его дочерью эта девушка оказаться вполне могла… только вот учтивого способа спросить человека, не бастард ли он, на свете не существует.
– Я на его попечении, – ответила девушка. – А в этом кресле сижу каждый день, работая над переводом.
– Над пе…
Вопрос обернулся еще одним немузыкальным возгласом, только на этот раз, определенно, куда более возмущенным.
Я думала – Симеон на сей счет выразился вполне определенно, – что эта работа предстоит мне! Одно дело, когда лорд Гленли навязывает эту девчонку мне в ассистентки, даже согласия не спросив, но то, что он усадил ее за работу еще до моего приезда – это с его стороны просто пощечина! И почему он ни словом не обмолвился об этом вчера? Видимо, понимал, что я на это скажу, и, трус этакий, выкрутился, предоставив мне столкнуться с этой нахалкой нос к носу, пока сам еще нежится под одеялом!
К груди незнакомка, кроме записной книжки, прижимала еще увесистую стопку книг. Теперь я увидела обнаруженное в библиотеке – и лист бумаги на столе, и таблички – совсем в ином свете. Разложил их вовсе не лорд Гленли, а эта самая девушка. Она же, сидя в том самом кресле, которое облюбовала я, начала разгадывать тайны бесценной находки, тогда как сия почетная обязанность была обещана мне.
Знаю, я пишу вещи ужасные. Услышала бы гранмамá, как я веду себя, точно маленькая жадная дракониха – заперла бы в комнате без книг на неделю. Правда, она также прекрасно знает, как возмутительно, когда тебе отказывают в надлежащем уважении, и если бы меня отодвинула на задний план не эта неуклюжая девица, я, чего доброго, окончательно вышла бы из себя. (Будь это, скажем, лорд Гленли… впрочем, его я попросту, высмеяв, выставила бы за порог, так как знаю, что он в подобных вещах совершенно ничего не смыслит. А вот кто-либо еще вроде него… пожалуй, меня удар бы хватил.)
Впрочем, я и без того повела себя не слишком учтиво.
– Так покажите, – сказала я, протянув руку.
– Что показать?
Однако просьбу она вполне поняла и чуть крепче прижала к груди свою ношу.
– Перевод. Полагаю, вы – та самая ассистентка, о которой упоминал лорд Гленли, – добавила я, подчеркнув слово «ассистентка» особо. Уступать, позволять оттеснить себя на место подчиненной, я не собиралась ни при каких обстоятельствах. – Ну а раз уж вы были столь любезны, что уже начали работу, я должна взглянуть на нее.
Девица упрямо стиснула зубы, но опустила книги на стол и извлекла из папки несколько страничек. Увидев, как их мало, я мысленно перевела дух, так как не в шутку опасалась, что она уже все закончила, хоть и понимала, сколь это невероятно. Весьма демонстративно усевшись в кресло, объявленное ею своим, я принялась за чтение.
Записи ее оказались сущей мазней – сплошь вымаранные строки, словно писавшая сомневалась в себе на каждом шагу, и пробиться сквозь эти дебри мне удалось не сразу. Дочитав все до конца, я еще какое-то время переваривала только что прочитанную белиберду. Дело обстояло настолько скверно, что я едва не расхохоталась в голос, но верха этому импульсу, явившемуся на смену невероятной обиде, одержать не удалось. В результате я просто надолго замерла над последней страницей, не зная, что тут сказать, но до бесконечности так, разумеется, не просидишь. Наконец, по-прежнему не имея ни малейшего понятия, как на все это реагировать, я подняла взгляд и обнаружила, что девица замерла в ожидании, точно окаменев всем телом под простеньким серым платьем.