— Где реально воюют! — вставил Белявский.
— Эберстадт говорит, что ни одно научное объяснение не работает... И, что важно, — невероятный разрыв между классами. Образованный класс, люди с высшим образованием — смертность почти такая же, как в Европе. Сравнительно небольшая. Приемлемая. А вот люди без среднего образования — вымирают, как в самой нищей Африке, как в Зимбабве: он пишет, что даже при всех недостатках России — при относительной бедности, при плохой экологии, медицине — такие масштабы смертности необъяснимы...
— Умом Зимбабве не понять! — изрёк Дмитрий Всеволодович. — Ну так вот и вопрос нам, про душу-то: в чём загадка? Почему трактора — кувыркучие? Почему шестьдесят человек — одним шприцем? Почему смертность хуже, чем в Сомали?..
— Ну, это вопросы такого рода... — Анна сделала неопределённый жест. — «Что делать», «кто виноват»...
— А я знаю ответ! — заявил Дмитрий Всеволодович. — И скажу за обедом. Фёдор! Вам хозяин не говорил про табльдот? Уже время, вообще-то.
— Да-да, Эрик просил извиниться, он просит ещё полчаса.
— Мне нравится, как вы говорите «Эрйк», «Эрйкь». Ну хорошо, есть у вас что-нибудь аппетитное перед обедом? Какая-нибудь, скажем, девушка аппетитная, полная жизни?..
— Есть запись чудесной девушки из Чебоксар —
— Чухонка!
— Нет, русская. Просто родом из Чебоксар. Но запись довольно длительная... продолжительная, большой тайминг...
— Ань, ты выдержишь продолжительную чухонку? Ставьте, Фёдор, чухонку из Чебоксар!
VI.
Правдивая повесть о приключениях Тани из Чебоксар
Я по Волге очень скучаю. Вот Лёшка не так. У него деревня была не на Волге. А я выросла именно на берегу. И вот когда лежишь спишь, и слышно моторные лодки... Это, можно сказать, в крови уже: всё лето из воды не вы-лазиешь, ягоды эти, грибы, рыбалка... А заливные луга там какие! Напротив нашего города остров Козий (так называется, Козий), весной он заливается полностью — а как лёд ушёл, вода спала — и начинается: трава в рост человека, её не раздвинешь, такая она густая вся, обалденная! Но она от солнца сразу сжигается, потому что на Волгу-то самые жаркие лучи... И клубника: здесь она маленькая, водянистая, и зелёнки отдираются плохо — а там она размером вот такая! И по вкусу она — медовая!.. А рыбалка? Весной идёт чехонь — это типа длинной воблы, но в сто раз вкуснее, «царская рыба» её называют. Такой кайф был эту резинку с чехониной вытягивать!.. Тогда в уху ещё воду брали из Волги, варили: добавят туда стопку водки...
А сейчас воду из Волги не берут?
Да что-о вы! Сейчас там даже купаться опасно. Не считая, что там и желтухи, и дизентерии, и всё, — так над нами ещё и «Химпром»... Деревни рыбацкие все пустуют, потому что ловить некого. И раки все умерли в Волге, потому что они только в чистой воде живут...
Здесь в Москве-то летом и сходить некуда — и такое чувство невыполненного долга, что ты за всё лето ничего не собрал, никого не поймал, и даже ни разу нос не поморозил в воде... Волга-то, она до двадцати градусов никогда не прогревается. По крайней мере, в наших местах. Ну, и как лягушки там — до посинения купаешься — и всё лето. Закалка получается.
В Хохляндию когда ездила первый раз, там река Буг — она хоть и порожистая, но прямо как парное молоко! Я думаю: «Прям как в ванне...» А они все стоят: ой, даже не раздеваются. Говорят мне: «Ну ты мо-орж!» Смотрят на меня, как будто я с Луны свалилась, — и я на них так же... Первое было в моей жизни большое путешествие. Плюс ещё я одна, восемнадцать лет, так прикольно всё!..
Ехали с одной тёткой из Чебоксар, проболтали с ней всю дорогу — а ей куда-то на пересадку, не помню, куда она ехала. И у нас у обоих время полно до поезда. Ну, я в Москве-то была проездом в детстве, ездили затовариваться. Знаю, где Красная площадь находится — ну хотя бы примерно, — а она вообще не бывала ни разу.
Значит, вышли мы с поезда — надо покушать. А где? В восемь утра ничего, даже кафе у хачиков не открыты. Шли, шли — нету, нету, вообще кушать охота уже. И тут типа такого подвала, и вывеска «Кафе». Спускаемся —
сидят четверо мужчин. Мы как путёвые с ней: открываем меню, начинаем смотреть цены — вроде и цены подходящие... сели. Мужчина один говорит: «Ну давайте я вас обслужу...» Приносит нам покушать, вина приносит... Мы говорим: «Мы вино не заказывали. Мы девушки непьющие». Короче, уговорили они нас по полбокалу вина выпить. Тётка-то замахнула, потом ещё, разболтались: оказалось, вообще выходной в этом кафе, а эти товарищи после какого-то хорошего праздника сидят голову лечат. И тут заходим мы — ну как нам отказать, когда мы такие деловые, читаем меню? ( смеётся) Они, короче, свою еду погрели для нас... А мужчина, который нас обслужил, — он директор кафе этого получается. «Девчонки, — говорит, — вы куда?» «На Красную площадь, у нас сейчас поезд будет скоро». «Где метро, знаете?» «Не-ет...»
«Ну, давайте, — говорит, — до метро вас провожу». Идём — а мы после вина, да с утра ещё, голова не соображает... И тут я вспоминаю, что мы забыли за еду-то заплатить! Всё, мне поплохело, я хватаюсь, говорю: «Вы извините, пожалуйста, просто расслабились и забыли...» Он смеётся, говорит: «Да ладно, девчонки, вы чё? На обратном пути заходите». Ой, мы такие: «Спасибо, спасибо!..»
Ну, отдохнула месяц на Украине — еду обратно. С Киевского — на Казанский вокзал, с пересадкой. Стою в кассу, очередь к билету подошла — она говорит: «Столько-то...» (сто рублей, что ли, тогда билет стоил). Я в сумочку залезаю — а там ни рубля вообще! И я... блин!., всё... ограбили...
А у меня такая дурацкая сумочка была, просто с хлястиком, можно было одним пальцем открыть. Чемодан тащу, сзади эта сумка болтается... ну грех не вытащить у дурочки малолетней. В поезде-то я смотрела — всё было нормально: подозреваю, что на вокзале вытащили.
И я чуть сознание не теряю от ужаса: как представлю, что я в Москве... и куда мне? я никого не знаю... Вышла с вокзала, села, сижу реву. Подходят грузчики — там толкают тележки: «Чё плачешь?»
«Вот ограбили, — говорю, — даже на хлеб не осталось...» Предлагает мне заработать.
Яговорю: «Да пош-шёл ты!» Психанула, плюнула в его сторону и ушла.
Потом думаю: ну ладно, а чего делать-то? Пойду к этому дяденьке в кафе, кроме него у меня тут ближайших знакомых нету. ( смеётся) Он же приглашал? Глаза вот такие, косметика смылась, опухшая, вся зарёванная — пришла. А они снова делают шашлыки, у них опять какой-то день рождения. «О! — говорит, — уже приехала с Украины?» Я такая: «Прие-е-ехала...» — мне ж сразу себя жалко... «А чего плачешь?» Я говорю, так и так...
«А, фигня! — говорит. — Вот только что до тебя две приходили, их тоже ограбили. Мы их уже проводили, — говорит, — и тя проводим».
Такой мужик беспроблемный попался! Накормили шашлыками, съездили взяли билет, вечером посадили меня на поезд. Счастливая, довольная до дому доехала. Накормленная... с приключениями...
Мы вообще, вся семья — гастролёры. Мама с папой в Удмуртии встретились, бабушка с дедом на Сахалине... Строили там чего-то после войны. Ещё японцев застали: вместе работали, в ихних этих бочках мылись. Дед рассказывал: они не в банях моются, а в бочке. Горячих камней накидают, сидят... Пили водку ихнюю, самогонку.
А потом японцев оттуда прогнали — за сорок восемь часов всех посажали на плоты. А кто не помещался — японцы своих жён и детей топили. Это уже дед с бабушкой вместе рассказывали. Прямо загоняли в море, говорят, и топили. Кто себе животы вскрывал, харакири делали... Это, говорят, было всё на наших глазах...
У меня вообще бабушка очень яркая личность. Дед-то из крепостных, у них вся семья такая — любители...А бабушка вообще никогда не употребляла. Она очень интеллигентная, не ругалась никогда матом, даже голоса никогда не повышала.
Когда они с дедом познакомились, решили совместно жить, дед говорит ей: «Переезжай ко мне». «И вот жду-жду её, — говорит, — а она не идёт. Прихожу — сидит на чемоданах». Оказывается, бабушка дала себе слово: «Если он не придёт за мной, я к нему сама не пойду». Он приходит: «Ты чё сидишь-то? я же тебя там жду!» Взял её чемодан — и она с чистой совестью, что он за ней сам пришёл, пошла к нему жить... Вот такой человек.